— Французам на меня наплевать, — с горечью заметил Генрих. — Франция всегда была врагом английской короны, у кого бы на голове эта корона ни находилась, какого бы цвета ни был его плащ. Они хотят прибрать к рукам Бретань, а заодно и в самом английском королевстве беспорядки учинить. Им совершенно безразлично, в какое постыдное положение они ставят меня; два восстания за четыре года правления — это же сущий позор! Впрочем, если бы на троне были не Тюдоры, а Йорки, они плели бы свои заговоры против Йорков.
Мы с ним стояли на конюшенном дворе. Вокруг нас, как обычно, собрались придворные, слышалось негромкое жужжание привычных разговоров; конюхи выводили из стойл лошадей; кавалеры учтиво подсаживали дам в седло, а сами, пропустив стаканчик вина и привстав в стременах, надевали соколиную перчатку, переговариваясь друг с другом и любезничая с дамами. Все наслаждались летним теплом, все, казалось, были счастливы, в том числе и мы — имея троих малолетних детей и таких верных и надежных придворных.
— Конечно, Франция всегда была нашим врагом, — пытаясь успокоить мужа, сказала я, — это ты совершенно правильно отметил. Столько лет мы противостояли их вторжениям, столько раз побеждали в битвах. Может быть, из-за того, что ты слишком много лет прожил в Бретани, ты научился их бояться? Но зачем тебе их бояться? Посмотри — у тебя есть шпионы и осведомители, сторожевые крепости и постовые; твои агенты постоянно снабжают тебя сведениями обо всем, что происходит; каждый твой лорд готов в любой момент поднять свое войско по тревоге. Мы наверняка гораздо сильнее Франции. И потом, между нами Английский канал. Даже если французы уже в Ирландии, для нас они никакой серьезной опасности не представляют. И ты действительно можешь чувствовать себя в полной безопасности, не так ли?
— Ты не меня об этом спрашивай, а свою мать! — вскричал Генрих, внезапно охваченный одним из своих необъяснимых приступов ярости. — Ты свою мать спроси, могу ли я чувствовать себя в безопасности. А потом мне расскажешь, что она тебе на это ответит.
Перед обедом Генрих со свитой зашел за мной и тут же отвел меня в эркер окна, подальше ото всех. Моя сестра Сесили, только что вернувшаяся ко двору после рождения второй дочери, удивленно подняла бровь, увидев столь непривычную сцену: Генри и впрямь с нежностью обнимал меня за талию и явно предпочитал мое общество любому другому. Я, заметив ее удивление, только улыбнулась.
— Мне надо поговорить с тобой, — сказал мне Генрих.
Я кивнула и слегка прислонилась к нему головой, тут же почувствовав, как его рука крепче стиснула мою талию.
— Мы полагаем, что твоей кузине Маргарет пора замуж.
Разумеется, я тут же невольно посмотрела в сторону Мэгги. Она стояла рука об руку с миледи, которая что-то доверительно ей втолковывала.
— Это выглядит скорее как уже принятое решение, — заметила я.
Генрих виновато, совсем по-мальчишески, улыбнулся.
— Ты права, идея и впрямь принадлежит моей матери, — признался он. — Но я думаю, что для твоей кузины это хорошая партия. И потом, дорогая, ее действительно следует выдать замуж, причем за такого человека, которому мы полностью доверяем. Одного ее имени — я уж не говорю о том, что у нее есть брат! — уже достаточно, чтобы она всегда чувствовала себя при дворе неуютно. Но, выйдя замуж, она, разумеется, сменит фамилию…
— Разумеется, — прервала я его. — И кого же вы для нее выбрали? Учти, Генри: я люблю Мэгги как родную сестру и не хочу, чтобы ее отослали куда-нибудь в Шотландию или, что еще хуже, в Бретань или во Францию. — У меня вдруг зародилось сильное подозрение, что с помощью этого брака Тюдоры хотят ускорить заключение мирного договора с Францией.
Генрих рассмеялся.
— Нет, нет, что ты. Ведь всем известно, что Мэгги — отнюдь не принцесса Йоркская, как ты или твои сестры. Всем понятно, что будущему мужу придется обеспечивать ее безопасность и стараться держать ее подальше от света, чтобы она никому не мешала. Она не сможет обладать реальной властью, не сможет стать сколько-нибудь заметной; ей придется жить тихо, считаясь членом нашего королевского Дома, чтобы никому даже в голову не пришло, что она способна поддержать кого-то из наших противников.
— Но если Мэгги выйдет замуж и станет жить тихо под крылом своего супруга, разрешишь ли ты ее брату наконец покинуть Тауэр? Сможет ли Тедди жить вместе с сестрой и ее в высшей степени надежным, по твоим словам, мужем?
Генрих покачал головой, нежно взял меня за руку и сказал:
— Ей-богу, любовь моя, если б ты только знала, какие слухи ходят об этом твоем Тедди! Сколько людей шепотом передают друг другу самые невероятные сведения о нем; сколько людей во имя него вступают в заговоры; сколько наших отъявленных врагов его именем собирают деньги и оружие! Если бы ты все это знала, то и спрашивать бы не стала.
— Неужели даже теперь? — прошептала я. — Через шесть лет после Босуорта?
— Увы, да. Даже теперь, — кивнул Генрих. И нервно сглотнул, словно в горле у него засел противный комок страха. — Иногда мне кажется, что они никогда не признают своего поражения.
Тем временем миледи направилась к нам, ведя за руку Мэгги, и я заметила, что вид у Мэгги отнюдь не несчастный. Напротив, она выглядела скорее польщенной и довольной особым вниманием королевы-матери, и я поняла, в чем дело: вступив в предлагаемый ей брак, она могла обрести мужа, свой дом, собственных детей и — вольно или невольно — освободиться от необходимости постоянно присматривать за братом, а заодно и от довольно-таки беспокойного служения мне. Кроме того, ей ведь могло и повезти: ей мог достаться такой муж, который будет ее любить, который позволит ей хозяйничать в собственных земельных владениях, и тогда она получит возможность видеть, как эти земли становятся плодородными, как на этих землях растут и весело играют ее дети — хотя те дети, которых она, возможно, родит, никогда и не смогут претендовать на английский трон.
Я шагнула им навстречу с вопросом, обращенным к миледи:
— Вы, похоже, сделали какое-то интересное предложение моей дорогой кузине?
— Сэр Ричард Поул, — это было имя ее племянника, сына ее сводной сестры, человека столь же надежного и верного королю Генриху, как и его боевой конь, — попросил меня обратиться к леди Маргарет с предложением о браке, и я согласилась. Я сказала ему «да».
Я решила не обращать внимания на тот факт, что миледи не имела никакого права говорить «да» человеку, который хочет жениться на моей кузине. Не стала я говорить и о разнице в возрасте жениха и невесты — сэру Ричарду было тридцать лет, а моей кузине всего восемнадцать. Я даже не упомянула о том, что у сэра Ричарда фактически и состояния-то нет, у него есть лишь вполне уважаемая аристократическая фамилия, тогда как моя кузина — наследница трона Йорков и всех богатств Уориков. Я решила, что все это пустяки, если Мэгги выглядит такой счастливой: она прямо-таки светилась, щеки ее разрумянились от возбуждения, глаза горели.