— Просто зайдем на минутку, и все.
Ма кладет подбородок на руки.
— Не думаю, что я смогу заставить себя зайти туда.
— Нет, сможешь. — Я жду, что она скажет. — Это что, опасно?
— Нет, но сама мысль об этом вызывает у меня такое ощущение, будто… — Но она не говорит, какое ощущение вызывает у нее эта мысль.
— Я буду держать тебя за руку, — обещаю я.
Ма в изумлении смотрит на меня.
— А может, ты сходишь один?
— Нет.
— Ну, я хотела сказать, с кем-нибудь другим. С Норин, например.
— Нет.
— Или с бабушкой.
— Только с тобой.
— Я не могу…
— Сегодня моя очередь выбирать, — заявляю я.
Ма встает, мне кажется, она рассердилась. Она снимает трубку в своей комнате и кому-то звонит.
Через некоторое время раздается звонок, и швейцар сообщает, что за нами приехала полиция.
— А вы по-прежнему офицер Оу?
— Конечно, — отвечает офицер Оу. — Давненько мы с тобой не виделись.
На стеклах полицейской машины я замечаю крошечные точки, наверное, это капли дождя. Ма грызет ноготь на большом пальце.
— Это — плохая идея, — говорю я, отнимая ее руку ото рта.
— Да, — произносит она и снова начинает грызть ноготь. — Как бы мне хотелось, чтобы он умер, — шепчет она.
Я знаю, о ком она думает.
— Но только чтобы его не было на небесах.
— Да, пусть он будет где-нибудь в другом месте.
— Он будет долго стучаться, но его туда не впустят.
— Да.
— Ха-ха-ха.
Мимо нас с воем сирены проносятся две пожарные машины.
— А бабушка сказала, что их на свете очень много.
— Кого?
— Ну, людей вроде Старого Ника.
— А, — отвечает Ма.
— Это правда?
— Да, но самое интересное, что гораздо больше людей, которые находятся посредине.
— Как это?
Ма смотрит в окно, я не знаю, что она там увидела.
— Где-то между добром и злом, — отвечает она, — и в них спокойно уживается хорошее и плохое.
Точки на окнах превращаются в ручейки. Когда мы останавливаемся, я понимаю, куда мы приехали, только после того, как офицер Оу говорит:
— Вот мы и прибыли.
Я не помню, откуда вышла Ма в ночь нашего Великого побега, — рядом со всеми домами стоят гаражи. Ни один из домов не кажется мне подозрительным.
Офицер Оу говорит:
— Надо было взять с собой зонтики.
— Да нет, дождик совсем слабый, — отвечает Ма. Она вылезает из машины и протягивает мне руку, но я не спешу расстегнуть ремень безопасности.
— На нас попадет дождь…
— Давай раз и навсегда покончим с этим, Джек, потому что я сюда больше никогда не приеду.
Я расстегиваю ремень, высовываю голову из машины и зажмуриваю глаза. Ма ведет меня за руку. На меня падают капли дождя — все лицо и руки становятся мокрыми и куртка тоже, но это не больно, только немного непривычно.
Когда мы подходим к двери какого-то дома, я, увидев желтую ленту, на которой черными буквами написано: «Место преступления. Вход воспрещен», догадываюсь, что это дом Старого Ника. Я вижу большую табличку с оскаленной пастью волка и надписью: «Осторожно, злая собака». Я показываю ее Ма, и она говорит:
— Он повесил эту табличку, чтобы отпугивать непрошеных гостей.
И я вспоминаю о собаке, у которой в тот день, когда Ма было девятнадцать, якобы случился приступ. Полицейский, имени которого я не знаю, открывает изнутри дверь, Ма и офицер Оу ныряют под желтую ленту, а я только чуть-чуть наклоняю голову.
В доме несколько комнат, заставленных разной мебелью — стульями с толстыми сиденьями и огромным телевизором. Я никогда еще не видел такого большого телевизора. Но мы проходим через дом к задней двери и оказываемся на траве. Дождь все еще идет, но я уже не закрываю глаза.
— Весь участок обнесен изгородью высотой в четыре с половиной метра, — говорит офицер Оу маме. — Соседям и в голову не могло прийти, что он вас здесь прячет. Ну, вы понимаете — «человек имеет право на личное пространство» и тому подобное.
Я вижу кусты и яму в земле, которую окружает желтая лента на липучках. Я вдруг вспоминаю один разговор.
— Ма, так это здесь?..
Она останавливается и смотрит в яму.
— Мне кажется, я не смогу идти дальше, — произносит она.
Я подхожу поближе — в яме видны какие-то коричневые предметы.
— Это черви? — спрашиваю я офицера Оу. Сердце у меня громко стучит бам-бам-бам.
— Нет, это корни дерева.
— А где же ребенок?
Услышав это, Ма издает какой-то звук.
— Мы его выкопали, — отвечает офицер Оу.
— Я хочу уйти отсюда, — скрипучим голосом произносит Ма. Она прочищает горло и спрашивает офицера Оу: — А как вы нашли место, где…
— С помощью специальных приборов.
— Мы похороним ее в более подходящем месте, — говорит мне Ма.
— В саду у бабушки?
— Знаешь, что я скажу, — мы можем сжечь ее кости, а пепел развеять над гамаком.
— И тогда она снова родится и будет моей сестрой?
Ма качает головой. Ее лицо все мокрое. Дождь немного усилился, но его струи не похожи на душ, они гораздо мягче. Ма поворачивается и глядит на серый сарай в углу двора.
— Вот она, — говорит она.
— Что?
— Наша комната.
— Не-а.
— Это она, Джек, ты ведь видел ее только изнутри.
Мы идем за офицером Оу, переступая через желтую ленту.
— Посмотрите, в этих кустах спрятано отверстие вентиляционной системы, — говорит она Ма. — И вход в сарай сделан сзади, чтобы его никто не увидел.
Я вижу серебристый металл, это, наверное, дверь, но только с той стороны, с какой я ее ни разу не видел. Дверь полуоткрыта.
— Мне пойти с вами? — спрашивает офицер Оу.
— Нет! — кричу я.
— Хорошо.
— Только я и Ма.
Но Ма вдруг бросает мою руку, наклоняется и издает странный звук. На траве и на ее губах появляется какая-то масса. «Ее рвет», — догадываюсь я по запаху. Неужели она опять отравилась?
— Ма, Ма…
— Все в порядке. — Она вытирает рот бумажным платком, который подает ей офицер Оу.