Ворот белой рубашки ни в какую не желал застегиваться – то ли рубашка села, то ли шея у Юрия сильно раздалась с тех пор, как он надевал эту рубашку в последний раз.
– Наел себе морду, бык здоровенный, – проворчал он, возясь с неподатливой пуговицей.
Пуговица с треском отскочила и запрыгала по полу, норовя закатиться под массивный дубовый шкаф. Юрий предполагал, что у мамы где-то должен храниться запас пуговиц, но вот где находится это “где-то”, не мог даже предположить. Мама терпеть не могла, когда рылись в ее вещах, а Юрий в последние месяцы старательно делал вид, что в его жизни ничего не изменилось. Мама могла просто выйти за хлебом или уехать в санаторий.., она ведь так мечтала напоследок еще разок побывать в Крыму! Это был самообман, но Юрий решил предоставить событиям идти своим чередом. Его личные дела никого не касались, а ему было легче так, а не иначе, и именно поэтому мамины ящики и коробки с рукодельем стояли нетронутыми.
Юрий ловко выбросил вперед правую ногу и припечатал строптивую пуговицу подошвой. Он нагнулся, чтобы поднять ее, – возможно, чуть-чуть резче, чем следовало бы, – и рубашка с тихим треском разъехалась под мышкой. Юрий подошел к зеркалу и задумчиво осмотрел полученные повреждения, высоко задрав локоть.
– Н-да, – сказал он. – Светского льва из меня не получится. Ладно, ничего не попишешь. Мне все равно нужна была тряпка.
Он снял порванную рубашку и, заглянув в шкаф, принялся рыться в нем, задумчиво насвистывая сквозь зубы какой-то заунывный мотивчик. Надеть было решительно нечего. Можно было, конечно, ограничиться джинсами и свитером, но когда тебе тридцать пять, вряд ли стоит начинать знакомство с хозяйкой приличного дома, заявившись на званый ужин одетым, как сантехник при исполнении служебных обязанностей. А у Цыбы, судя по его машине и замашкам, теперь был очень и очень приличный дом. Полностью соответствовать, конечно, не удастся, но надо хотя бы постараться.
В конце концов ему пришлось надеть рубашку от парадной формы. “Черт с ней, – подумал Юрий, с неудовольствием разглядывая в зеркале накладные карманы и специальные петли для погон на плечах. – Не буду снимать пиджак. Не на пляже как-никак, так что нечего раздеваться”.
С пиджаком тоже возникли проблемы: он оказался узок в плечах, и застегнуть его можно было только сильно ссутулившись. Держать пиджак нараспашку тоже было нельзя – тогда становилась видна форменная рубашка. Юрий испытал острое желание послать все к черту и завалиться спать, но взял себя в руки. В конце концов, разве не на этот случай к костюму прилагалась жилетка? Правда, жилеток он терпеть не мог, но в данном случае выбирать не приходилось.
Закончив мучительный процесс одевания, он окинул свое отражение в зеркале огорченным взглядом, досадливо сплюнул и, вывернув карманы валявшихся на стуле джинсов, пересчитал наличность. Наличности было негусто. Правда, на краю стола лежали Цыбины доллары, но Юрий твердо намеревался вернуть их приятелю. Ночью он не стал спорить с пьяным, но у него и в мыслях не было оставить эти деньги себе. С какой стати? В школе они с Цыбой крепко дружили, и, если бы не развела жизнь, дружили бы, наверное, до сих пор. Какие же между друзьями могут быть денежные расчеты? Если бы Женька не был вчера до такой степени пьян, ему следовало бы навесить по уху за попытку всучить деньги старому другу.
Рассовывая деньги и сигареты по карманам, Юрий улыбнулся. Он даже не ожидал, что так сильно обрадуется этой случайной встрече. Честно говоря, добровольное затворничество последних месяцев основательно действовало ему на нервы. Коллеги по таксопарку при всей своей общительности почему-то сторонились Юрия, инстинктивно чувствуя в нем белую ворону. Старые связи как-то незаметно растерялись, пока его носило по свету из одной “горячей точки” в другую, так что Арцыбашев со своим приглашением скоротать вечерок у камина свалился на него, как щедрый дар небес.
Он снова посмотрел на часы и понял, что ловить такси и тем более добираться до дома Арцыбашева на метро уже некогда. Он опаздывал. В принципе, в этом не было ничего страшного: Цыба – не транссибирский экспресс и вполне может подождать, – но Юрий терпеть "не мог опаздывать куда бы то ни было. Он опять вздохнул, представив, как будет выглядеть со стороны в тесноватом (и, если уж быть до конца откровенным, то и коротковатом) сером костюмчике, по которому за версту видно, что он вовсе не “от кутюр”, а, наоборот, с фабрики “Большевичка”, рыжих туфлях допотопного фасона, да еще и на фоне своего автомобиля. Одно слово – клоун!
– Ладно, – вслух сказал он, – отставить комплексы, то-ва-рищ старший лейтенант! Вам не удастся отсидеться за чужими спинами. – – Он хмыкнул. Воспоминание о сломанной челюсти товарища полковника неизменно поднимало ему настроение – разумеется, если не вспоминать, что послужило причиной этого перелома. – Все равно костюм имеет значение максимум до третьей рюмки, а дальше начинается сплошной нудизм и другие нарушения формы одежды, – закончил он и, прихватив со стола ключи, двинулся к выходу.
Раненая нога все еще давала о себе знать, и поэтому он спустился по лестнице бегом, справедливо полагая, что время для жалости к себе наступит, когда ему перевалит за девяносто пять. Ржавая “Победа” цвета кофе с молоком сиротливо стояла напротив подъезда. На ее длинной, слегка помятой морде застыло выражение бесконечно терпеливого ожидания. Принимая во внимание более чем десятилетний срок заключения в дровяном сарае при доме бабушки Дарьи Тимофеевны, приходившейся приемной матерью отцу Юрия, в этом выражении не было ничего удивительного. Теперь в доме жила дочь Дарьи Тимофеевны, которая была безумно рада, когда Юрий сказал, что хочет забрать машину. Старуха давно овдовела, машина была ей ни к чему, а продавать то, что ей не принадлежало, эта пожилая дама не хотела.
– Не грусти, старушка, – сказал машине Юрий, открывая дверцу. – Сейчас покатаемся.
Стартер закудахтал, как железная курица, машина содрогнулась, с ревом выбросила из ржавой выхлопной трубы облако сизого дыма и заглохла.
– Н-но, милая, – сказал ей Юрий, – застоялась!
Со второй попытки автомобиль завелся и, тарахтя глушителем, сначала неохотно, а потом все быстрее и быстрее покатился вперед.
Юрий без труда нашел дом, к которому ночью подвозил Арцыбашева. Черный “ягуар” с разбитой фарой стоял на том самом месте, где он его оставил. Место позади “ягуара” было свободно, и Юрий загнал туда свою “Победу”, с некоторым трудом остановив тяжелую машину в сантиметре от заднего бампера “ягуара”. Он взял с заднего сиденья букет, купленный для жены Арцыбашева, бросил последний взгляд на часы и выбрался из машины. Ему пришлось трижды сильно хлопнуть дверцей, чтобы та наконец закрылась, но в конце концов он справился с этой нелегкой задачей и, задрав голову, окинул взглядом фасад старого пятиэтажного дома, в котором теперь жил его школьный приятель.
Дом был построен никак не позднее начала века, но от того старого дома в нем остались, похоже, одни стены. На розовой штукатурке красовались белые завитки лепнины, навесы над парадными подъездами подпирали мускулистые атланты. У ближайшего атланта был отбит нос, отчего тот здорово смахивал на запущенного сифилитика.