Она плакала, уткнувшись лицом в обивку кресла. Тереза спросила ее, что же она предполагает делать. Она вернется в Сен-Клер, вновь заживет жизнью, казавшейся ей невыносимой еще в те времена, когда у нее была надежда…
— Теперь же это — смерть.
Закрыв лицо согнутой рукой, Мари пробормотала какую-то фразу, слабо долетевшую до слуха Терезы.
— Что ты сейчас сказала?
Девочка сурово и вызывающе взглянула на мать:
— Я сказала, что в меня по крайней мере вы попадете без промаху.
— Ты тоже, Мари, ты тоже, каждый твой выстрел бьет прямо в цель.
Тереза, потирая руки, ходила из угла в угол. Она припомнила радостное появление Мари в этой же комнате сутки тому назад, припомнила все то, что внезапно расцвело в душе у нее самой, «чтобы вот к чему привести!» — подумала она, бросая взгляд на осунувшееся лицо дочери, подурневшее от бессонницы, отчаяния, ненависти. Да, Тереза заслужила эту ненависть. Она не станет лицемерить и винить судьбу. Если бы она не совершила непоправимого поступка, если бы даже она навсегда осталась мадам Бернар Дескейру, которая с декабря по июль сидела бы в маленькой гостиной у окна, выходящего на главную площадь Сен-Клера, а остальное время года в зале аржелузского дома, — дочь существовала бы для нее не больше, чем теперь; Тереза, в сущности, не была матерью — по непонятным причинам она лишена инстинкта, позволяющего другим женщинам сосредоточить свою жизнь на существах, которых они произвели на свет. Да, Тереза уверена, что, если бы ее жизнь протекала гладко, без всяких потрясений, она все равно в один прекрасный вечер поразилась бы так же сильно, как накануне, увидев вдруг женщину, которая была ее дочерью. Прожив с нею много лет под одной крышей, она неожиданно открыла бы Мари, чужую, незнакомую, со своими симпатиями и антипатиями, со всем тем, что постепенно сформировалось без ведома Терезы, что ее, Терезу, не интересовало, ее не касалось. «От этого ничто не изменилось бы». И все же перед лицом врага, присутствующего здесь, в этот вечер, только для того, чтобы потребовать от нее отчета, Тереза признает себя виновной, не приводит ни одного смягчающего вину обстоятельства. Ее преступление — первое звено в цепи других — заключалось, по-видимому, в том, что она связала свою жизнь с жизнью мужчины, родила ребенка, подчинилась общему закону, тогда как она рождена, чтобы жить вне закона.
Нет! И это еще не то! Если в ней отсутствует материнский инстинкт, то чем же объяснить эту радость вчера вечером, когда Мари переступила порог ее квартиры? Победой над семьей в оплату за прошлое поражение? Возможно… Но откуда же тогда это ощущение ужаса при виде страданий этого ребенка? Откуда это желание загладить вину? Она отдала бы жизнь… Но все было бы слишком просто, если бы достаточно было отдать жизнь… Никому не нужна наша жизнь, ничего нельзя купить ценою своей крови. Или же — кончить самоубийством, в таком случае следовало значительно раньше… и то еще неизвестно! Грех Терезы все равно тяготел бы над судьбой бедной Мари. Кому нужна эта ужасная зависимость? «После своей смерти я буду отравлять твое существование не меньше, чем сейчас… Что же дать тебе? Денег…»
Неожиданно прервав свое хождение из угла в угол, Тереза замерла на месте, устремив взгляд на дочь:
— Мари, мне пришла в голову одна мысль.
Девушка даже не подняла головы. Упершись локтями в колени, она всем телом раскачивалась из стороны в сторону.
— Послушай, у меня явилась одна мысль.
Тереза торопилась, нельзя предаваться раздумью, надо идти дальше, отрезать себе возможность отступления. Она начала:
— Девочка моя, если я тебя правильно поняла…
В сущности, хотя и грустно в этом признаться, все сводилось — как, увы, почти всегда в жизни — к материальному вопросу. С одной стороны, юноша, по-видимому, дорожит Мари, но создавшееся положение не позволяет ему пойти против воли отца. Ведь это так, не правда ли? (Мари слегка кивнула головой, теперь она с напряженным вниманием прислушивалась к словам матери.) А с другой — нуждаясь в значительных средствах, папаша Фило не желает, чтобы его сын женился на девушке из ланд. Мари опять кивнула, соглашаясь с тем, что расстановка сил в этой борьбе именно такова.
— Если бы я отказалась в твою пользу от всего, что мне причитается со стороны Ларок…
Да, конечно, вопрос шел о ландах: без малого о трех тысячах гектаров леса, частично вырубленного ее отцом, — этим и объяснялось то обстоятельство, что в настоящее время доходы Терезы так сильно сократились; но, как бы то ни было, это поместье с хорошими перспективами — питомник пятнадцатилетних отлично принявшихся сосновых саженцев, что, несмотря на кризис, представляет собой капитал в несколько миллионов франков. Если Фило срочно необходимы деньги, ничто не помешает заложить эти земли… Тереза не имеет точных цифр, она ждет их со дня надень, нуждаясь в деньгах на текущие расходы, она поручила своему нотариусу, без ведома мужа, сообщить ей эти цифры. Как бы то ни было, есть основания предполагать, что Фило таким путем могут получить нужные им средства. А при том положении, в каком находятся сейчас дела Фило, никто не поручится, что Жоржу где-нибудь в другом месте удастся подобрать себе башмачок по ноге, «как сказала бы твоя бабушка!»
Последнюю фразу Тереза произнесла почти весело, такое облегчение почувствовала она от одной мысли, что пожертвует всем, лично ей принадлежащим. Но Мари пожала плечами: это невозможно, ее мать не должна себя разорять, ведь ей необходимо что-то сохранить для себя, на что-то жить; она поддалась бессознательному непреодолимому побуждению; стоит ей десять минут подумать, и она откажется от своего намерения.
Тереза возразила, что давно уже об этом думает, что для нее будет несказанным счастьем хотя бы в незначительной мере исправить причиненное ею зло, что лично она удовлетворится ничтожной рентой — достаточной, чтобы вносить за себя плату в какое-нибудь скромное общежитие для престарелых. (Этот выход из положения она придумала только сейчас, в последнюю минуту, твердо решив, впрочем, скорее умереть с голоду в какой-нибудь жалкой конуре, чем жить в одном из таких заведений.) Она добавила, что уже давно во всем себе отказывает, что сердце ее все равно рано или поздно «сдаст» (врач от нее этого не скрывает) и что теперь ей нужен только угол, где она могла бы кончить свои дни.
Мари — теперь уже менее решительно — уверяла, что никогда не примет такой жертвы; к тому же необходимо, чтобы и отец этого захотел и, наконец, чтобы сами Фило соблазнились подобной сделкой. Но у Терезы на все был готов ответ: в ее брачном контракте оговорено условие, по которому она осталась полной собственницей принадлежащего ей имущества. Муж ничем не может помешать ее решению, которое в первую минуту, возможно, его поразит, но возражать против которого у него нет никаких оснований… Что же касается Фило…
— Послушай! Хочешь, чтобы я повидалась с твоим Жоржем? Чтобы я объяснила ему всю эту комбинацию?
— О! Нет! Главное, не появляйтесь… не показывайтесь… Простите, если я причиняю вам боль, но мне кажется…