Палипана, изучавший языки и тексты до сорока лет, следующие тридцать посвятил полевым исследованиям — историческую версию он уже сформулировал. Приближаясь к раскопкам, Палипана уже знал, что там найдет: четкий узор отдельно стоящих колонн или знакомый символ высоко на стене пещеры. Странная самоуверенность для того, кто всегда был скромен в своих предположениях.
Он ощупывал каждую обнаруженную надпись. Прослеживал каждую букву в Каменной книге Полоннару — вы, в первой книге страны, на высеченном из камня прямоугольнике высотой более метра и длиной около десяти; он прижимался голыми руками и лицом к этому постаменту, вобравшему в себя дневной зной. Почти весь год тот был темным и теплым, и лишь в сезон муссонов буквы наполнялись водой, образуя маленькие гавани безупречной формы, как в Карфагене. Гигантская книга на жесткой траве Священного прямоугольника Полоннарувы, на котором высечены буквы, окаймленные фризом из уток. Утки для вечности, шептал он про себя, улыбаясь в полуденном зное, сводя воедино то, что обнаружил в древних текстах. Тайну. Подобные открытия были его величайшей радостью. Так, он нашел танцующего Ганешу, возможно первого вырезанного из камня Ганешу на острове, среди людей на фризе в Михинтале.
Он проводил параллели и связи между техникой каменщиков, которую он увидел в Матаре, и своим многолетним трудом по переводу текстов и на раскопках.
И начал принимать за правду вещи, о которых оставалось лишь гадать. И никоим образом не воспринимал это как подлог или фальсификацию.
Археология живет по тем же правилам, что и Кодекс Наполеона. Дело не в том, что его теории были признаны ложными, а в том, что он не мог доказать их истинность. К тому же закономерности, обнаруженные Палипаной, начали сливаться. Они позволяли ходить по водам, прыгать по верхушкам деревьев. Вода, наполнявшая вырезанный в камне алфавит, соединяла берега. Так возникала недоказуемая истина.
Сколько бы он ни лишал себя земных благ и социальных привычек, еще больше было отнято у него в ответ на его недоказуемые теории. Он потерял уважение, подобающее его статусу. Однако не стал отказываться от того, что считал своим открытием, и не делал попыток защититься. Вместо этого он уединился. Несколько лет назад, путешествуя с братом, он нашел в лесу, в двадцати милях от Анурадхапуры, развалины монастыря. И теперь перебрался туда со всеми своими пожитками. Говорили, что он живет в полуразрушенной «хижине с крышей из пальмовых листьев», довольствуясь лишь самым необходимым. В соответствии со строгими принципами монашеской секты шестого века, отвергавшей любые украшения в религии. Они украсили резьбой всего одну каменную плиту, на которую затем мочились. Вот что они думали об изображениях, высеченных на камне.
Ему было больше семидесяти, и его беспокоило зрение. Он все еще писал от руки свои тексты, извлекая из себя истину. Он был худ словно жердь, носил одни и те же хлопковые брюки, купленные когда-то на Галле-роуд, две одинаковые темно-фиолетовые рубашки и очки. У него сохранился сухой умный смех, который для того, кто знал обоих братьев, был единственной соединявшей их биологической чертой.
Он жил в лесу вместе с книгами и планшетом. Теперь для него вся история наполнилась солнечным светом, любое углубление наполнилось дождем. Хотя в часы своих трудов он понимал, что бумага вместе с тем, что на ней написано, быстро ветшает. Она страдала от нашествий насекомых, выцветала на солнце, билась на ветру. И было еще его старое, исхудавшее тело. Теперь Палипана также оказался лишь во власти стихий.
* * *
Оставив позади Канди, Сарат с Анил в поисках Палипаны отправились на север, в засушливую зону. Так как у них не было возможности сообщить учителю о своем приезде, Сарат не знал, как тот их встретит: презрительно отвергнет или неохотно примет. Они подъехали к Анурадхапуре днем, в самую жару, и через час оказались на опушке леса. Оставив машину, они минут двадцать шли пешком по тропинке, петлявшей между большими валунами, и неожиданно оказались на поляне. По ней были разбросаны покинутые постройки из дерева и камня — остатки высохшего водного сада, каменные плиты. Какая-то девушка просеивала рис, Сарат подошел и что-то сказал.
Девушка вскипятила на костре воду, и они трое уселись на скамью и стали пить чай. Девушка по-прежнему молчала. Анил предположила, что Палипана спит во мраке хижины, но вскоре из одной постройки вышел человек в саронге и рубашке. Подойдя к колодцу, он вытащил оттуда ведро с водой и вымыл лицо и руки. Потом, повернувшись, сказал:
— Я слышал твой голос, Сарат.
Анил с Саратом поднялись, но Палипана не двигался с места. Он просто стоял. Сарат, склонившись, коснулся ног старика, потом подвел его к скамье:
— Это Анил Тиссера… Мы вместе работаем, изучаем скелеты, которые нашли близ Бандаравелы.
— Да.
— Как поживаете, сэр?
— Какой приятный голос. Внезапно Анил поняла, что он слепой.
Он вытянул руку и взял ее за запястье, осязая кожу и мышцы. Анил почувствовала, что на основе этой части тела он старается составить представление о ее фигуре и размерах.
— Расскажи мне о них… насколько они древние? Он отпустил ее руку.
Анил быстро посмотрела на Сарата, и тот жестом указал на лес. Кому старик может поведать их тайну?
Палипана все время поворачивал голову, словно пытаясь понять, что вокруг происходит.
— А-а… секрет, неугодный правительству. Или, быть может, правительственный секрет. Мы в Роще аскетов. Здесь надежное место. А я самый надежный хранитель секретов. К тому же мне не важно, чей это секрет. Ты это знаешь — верно, Сарат? Иначе бы не приехал сюда за помощью. Я не прав?
— Нам нужно кое-что обдумать, возможно, кого-то найти. Специалиста.
— Как вам известно, я уже не вижу, но принесите сюда то, что вы привезли. Что это?
Сарат подошел к своему мешку, лежавшему у костра, снял пластиковую пленку, вернулся и положил череп на колени Палипане.
Анил смотрела на сидевшего перед ними старика, спокойного и неподвижного. Было около пяти вечера, и без резкого солнечного света скалы вокруг казались бледными и мягкими. Слышались негромкие звуки.
— Белл, пришедший сюда в девятнадцатом веке, а за ним и другие археологи решили, что здесь стоял летний дворец. Но в «Кулавамсе» говорится, что монахи, выступавшие против ритуалов и роскоши, основали здесь лесное братство.
Палипана, не поворачивая головы, показал налево. Он жил в самой скромной из пяти построек на поляне, прилепившейся к скале, с новой крышей из пальмовых листьев.
— Они были не так уж бедны, но жили скудно — ты понимаешь различие между грубым материальным миром и тонким материальным миром, верно? Что ж, они выбрали последний. Сарат наверняка рассказал тебе об искусно украшенном камне, на который они мочились. Он всегда восхищался этой деталью.
Палипана сжал губы. В выражении его лица был намек на сдержанный юмор, и Анил подумала, что так выглядит его улыбка.