— Боже милостивый, — прошептал он, — избавь, меня от этих мыслей. Молю тебя… Пусть они исчезнут! — Он знал, что Бог делает Свое дело, но каждый должен идти Ему навстречу. Он попробовал сосредоточиться на прочитанном, но нужные страницы не всплывали в памяти; вместо них всплывало другое — полные красные губы и влажный язычок, медленно облизывающий нижнюю губу с манящим вызовом.
Он не мог спать. Не мог даже притвориться, что спит. Он встал, в одних пижамных штанах направился к своему велосипеду, сел в седло и принялся яростно крутить педали.
Он обливался потом. Зачем на такую мощность было включать обогреватель? Он еще приналег на педали. Но во время этой бешеной гонки в никуда взгляд его был прикован к гигантскому полыхающему в ночном небе знаку «X».
— О Боже, — прошептал он, опустил голову и снова принялся молиться. На этот раз он решил читать литанию Деве Марии. Но когда спустя некоторое время снова поднял голову, красный «X» сиял на том же месте.
Он никогда раньше не обращал внимания, насколько большой и яркий этот знак. Может быть, в те моменты, когда он смотрел на него, некий люк в сознании был крепко-накрепко заперт и ни одна темная, грязная мысль не могла выскользнуть на поверхность. Но сейчас болты этого люка оказались сорваны, и оттуда полезли твари, совсем недостойные священника. Недостойные! Недостойные! Так он кричал про себя, крепко зажмурившись и давя на педали до тех пор, пока не начал струиться градом пот и не заболели легкие.
В половине третьего ночи Джон метался по комнате, как тигр в клетке. О том, чтобы прикоснуться к себе и сбросить дикое напряжение, не могло быть и речи. Мастурбация — один из самых тягчайших грехов. Нет-нет, на это он не способен. Он присел к паззлу, но не высидел и двух минут. По телевизору — ничего. Все видеокассеты пересмотрены по несколько раз. Книги — черствые незнакомцы. В душе боролись два чувства — стыда и злости. Он стыдился своего вожделения и злился, что не в силах от него избавиться. Оно нарастало стремительно, вызывая горячую тяжесть в паху. Я же священник — с ужасом напомнил он себе. Затем: я — мужчина. Но священник — прежде всею. Нет, прежде всего — мужчина… Священник… Мужчина…
Как бы в подобной ситуации поступил Иисус?
На это ответа попросту не существует.
Примерно около трех утра Джон решил одеться и пойти на улицу. Прочь от этой спертой, давящей жары.
Он надел черные брюки, черную рубашку и белый воротничок. Затем — темно-синий свитер и бежевую куртку. Прогулка вокруг квартала будет на пользу, даст время подумать. Может, подвернется местечко, где подают приличный кофе. Вот и отлично. Джон вышел из своей комнаты, миновал библиотеку, конференц-зал и комнату, где мирно спал Дэррил, оказался у двери на улицу, отпер ее своим ключом и вышел. Потом запер за собой дверь.
Утренний ветерок оказался довольно свеж. Джон спрятал руки в карманы и, низко склонив голову, торопливо поспешил прочь от нависшей белой громады собора.
Он направился по Вальехо на восток. Каблуки постукивали по влажному тротуару. Со стороны океана все затянуто тончайшим туманом. Он прошел мимо ночного кафе, но настроения выпить кофе еще не появилось. Нет-нет, лучше не останавливаться.
Глубоко в душе он уже знал конечный пункт своего маршрута.
Он повернул на юг, на авеню Гранта. Порыв ветра ударил в лицо и промчался дальше. Джон сжал пальцы в кулаки. И оказался на углу, где его тень стала пульсировать.
Джон поднял голову к вспыхивающим неоновым рекламам. Теперь перед ним простирался Бродвей с его веселыми зазывающими вывесками, открытыми дверями, музыкой, приглушенной в этот час, но все равно рыкающей откуда-то изнутри, словно спящий зверь. Он почувствовал, как запылали щеки. Довольно долго он простоял на углу, вглядываясь в огнедышащую даль территории, на которую опасались ступать даже ангелы.
А затем, примерно через квартал, он увидел это — театральную вывеску, одну из многих, но именно она привлекла его внимание. Афиша Тихоокеанского кинотеатра для взрослых объявляла — крупными яркими буквами: «Животная страсть». В главных ролях — Дебра Рокс, Эрик Бурк, Лиза Делав. Премьера!
Иди домой, сказал он себе. Ради Господа нашего Иисуса Христа и Пресвятой Девы Марии — иди домой!
Но ноги не подчинялись голосу разума.
Они уже несли его вперед. Редкие прохожие все еще попадались у книжных лавок с литературой для взрослых и других кинозальчиков. Но их было немного. Один из них увидел его воротничок, встряхнул головой, словно не веря своим глазам, и быстро двинулся в противоположном направлении. Двое мальчишек в черных кожаных куртках заорали что-то, обращаясь к Джону, но тот не обратил на них никакого внимания. Он замелил шаги; Тихоокеанский кинотеатр приближался слишком быстро.
В билетной будке дремал мужчина средних лет. Тут же Джон обнаружил, что нет никакой необходимости заходить внутрь, поскольку в большой стеклянной витрине был размещен рекламный плакат «Животной страсти». Он только посмотрит, как выглядит Дебра Рокс, и, удовлетворив свое любопытство, пойдет домой. В этом-то все и дело, не правда ли? Чистое любопытство! Он молил Бога, чтобы у нее оказалась физиономия, от которой зеркало треснет.
Но плакат не дал ему увидеть лицо Дебры Рокс. На плакате была изображена стройная, длинноногая женщина с густыми черными волосами, распущенными по плечам. Она была снята со спины, в обтягивающем купальнике леопардовой раскраски, дающим возможность рассмотреть практически весь зад. У ее ног трое распростертых мужчин тянули к ней руки, охваченные безумной страстью.
Как я, подумал Джон. Он узнал податливые формы тела Дебры Рокс, которые успел разглядеть днем в церкви; изгиб талии и абрис бедер напомнил ему виолончель, созданную рукой чувственного мастера. Это впечатление усиливалось цветом загара, таким ровным и пышущим здоровьем, что казался нарисованным. Он некоторое время поразглядывал плакат, потом сделал несколько шагов в сторону, словно изменение угла зрения могло дать трехмерное изображение. Он бросил взгляд на билетную кассу. Табличка извещала, что вход стоит пять долларов. Он осмотрел дверь. Дверь не представляла собой ничего особенного, но он понимал, что будет проклят, если посмеет войти внутрь. Хотя… если одним глазком… Пять минут. Максимум — десять. Он сгорал от желания увидеть лицо Дебры Рокс — просто чтобы иметь перед глазами образ, на который можно было бы поместить эти пухлые красные губы. В ушах зазвучал ее голос — мерцающий как негасимое пламя: Бог создал этот мир, так? Значит, и секс — тоже.
Совершенно верно.
Может, это окажется не так плохо, как он думает. Может, и нет. Может быть, все эти фильмы — чистое притворство.
Он должен увидеть. Должен.
Он достал из бумажника пятидолларовую бумажку, подошел к кассе и постучал в окошко.
Мужчина вскинул голову, с трудом очнулся от сна, затем взгляд его сфокусировался на белом воротничке Джона.
— Должно быть, вы шутите, — произнес он.
— Один билет, — дрогнувшим голосом ответил Джон.