– Не знаю, Михал Федорович, не знаю... – ответил Хаванагила и отвернулся в сторону двери. Из которой вышла моя внучка Лолита (?) со скрипочкой и Мальчик с трубой. А вслед за ними вышел и Хаванагила.
А я остался ждать. Исчезла виолончель. А зачем мне виолончель, если ушла Лолита(?)? К тому же я не умею на ней играть. И вот я сижу на стуле, опустив ноги в таз с горячей водой. Подагра. Так и сижу, пока не растворяюсь во времени. И уже со стороны наблюдаю, как в мою комнату входит женщина (Лолита?) в темном платье, держа за руку маленького мальчика. Не того Мальчика. Но похожего на того. Футляром с трубой похожего. М-да, что-то не сложился дуэт трубы со скрипкой. И я уже никогда не узнаю, что там не строило...(Ударение на букве «и».)
Да и не моя это Лолита. И женщина в раме из-под зеркала тоже была не Лолита...
Потому что ни у той, ни у другой на безымянном пальце левой руки не было нефритового кольца...
Но уж очень хотелось...
Я сижу в своей комнате и пью джин с джюсом. На стене, сзади меня, разбитое зеркало, а впереди – копия «Белого квадрата» Казимира Малевича. Я старый.
И из разбитого зеркала выходят и исчезают в «Белом квадрате» молчаливые динозавры, грозный Иван Грозный, жертва мезальянса 90–60–90, обезглавленный стрелецкий голова, сгинувшая послушница-дочка князя Путиславльского, печальная Любительница абсента, раздираемый внутренними противоречиями Минотавр, Абрам Яковлевич Возняк за руку с горбатым мальчиком, семья Тумановых из города Сумы, немка из развалин города Магдебург, проигранная в крестики-нолики другая Лолита, Караганда, братья Канаванияма, из коих один – двоюродная сестра, мой праотец Сиф, Коломбина, Фантина и Арлекин... Все прошли. Все, да не все. Нет Лолиты.
И Хаванагила стоит рядом со мной.
– Вперед, Михаил Федорович, вперед...
– Куда вперед?.. Когда впереди ничего нет.
Хаванагила поворачивает голову в сторону копии «Белого квадрата» Казимира Малевича. И я начинаю что-то вспоминать... Что-то давно читанное, свернувшееся калачиком в теплом и укромном уголочке памяти.
«Черный квадрат» – Дорога, Путь, Дао – «Белый квадрат». В конце Дороги, Пути, Дао сущность меняется на свою противоположность. Рождение превращается в смерть. «Черный квадрат» – в «Белый квадрат». Так ведь я уже помирал. И с той, и с этой стороны «Черного квадрата». И как не было Лолиты, так ее и нет. Тогда ради чего я мучился еще одну жизнь? Ради чего? Зачем ты так со мной, Хаванагила?
– Шагайте, Михаил Федорович, шагайте. Смерть – только миг между прошлым и будущим. Частный случай жизни. (Где-то я уже слышал... Не помню... Ничего не помню...) Середина ряда простых чисел. У которого есть начало и нет конца. Шагайте.
И я шагнул... В «Белый квадрат»...
По улочке с названием «Утренний бриз» я иду к покосившемуся домику – маленькой вилле под названием «Три сушеных дрозда», где меня встречает Лолита. Женщина, которую я искал две жизни. С нефритовым кольцом на безымянном пальце левой руки. У нее редкие седые волосы, гофрированное лицо, трясущиеся костлявые руки. Она так же стара, как я. Стоило стараться.
– Тебя давно не было, – говорит она.
– Давно, – легко соглашаюсь я, так как в слово «давно» вложено бесконечное количество смыслов. В которых я не желаю разбираться.
– Ты никуда не исчезнешь?
– Нет. А ты?
– Нет. Некуда. И не хочу. Ты будешь завтракать?
– Буду, только не надо творог, он мне осточертел там.
И вот я сижу за столом. Жесткая белая с синеватым отливом скатерть с бахромой. Хрустящая салфетка в серебряном кольце и громадный бифштекс на кузнецовском фарфоре. И серебряные со слегка слезшей позолотой вилка с ножом. Острым! Я бы мог спеть песню мягкости и сочности бифштекса, но не буду. Достаточно сказать, что там таких бифштексов я не видывал. Там все бифштексы, несмотря на исходную мягкость мяса, были сухими, как утренний язык, и жесткими, как постель Рахметова.
Лолита садится на соломенный стул по другую сторону стола и, подперев голову, смотрит, как я ем. Наверное, это здорово. Наверное, каждому мужику нужно, чтобы кто-то смотрел, как он ест. По-моему, этого никто еще не формулировал, но смотрящие на тебя за завтраком женские глаза более интимны, чем поцелуй в остывающий после любовного извержения лоб. Правда, я рассчитывал на другую женщину. В этой, кроме нефритового кольца, ничего нет от моей Лолиты. Ничего. А собственно говоря, чего я ждал. Века прошли. И вот...
Я откидываюсь на стуле, вынимаю сигару, откусываю кончик и сплевываю на пол.
– Я же тебя просила не плевать на пол.
– Извини, забыл.
И мы дальше сидим, глядя друг на друга. Ни о чем не говоря и ни о чем не думая. Время то останавливается, то движется снова, повинуясь лишь скорости роста столбика пепла в моей сигаре. Об этом я часто мечтал там, мчась и не успевая за мчащимся бытием. А здесь время на все есть. Здесь ожидание главнее события. Такие у меня соображения на этот счет.
Она будет долго и терпеливо ждать, пока столбик табачного пепла не обрушится на пол, и сигара закончит свое существование, пока я не протяну руку и проведу по ломким от ожидания волосам. Раз уж я ее нашел. Хоть и не ту. Что делать, она же ждет. А потом что-нибудь придумаю. Как-нибудь свалю. Только куда?..
И вот я касаюсь ее волос, и они, как бы хватанув бальзама с ополаскивателем фирмы «Л’Ореаль», вдвое увеличиваются в объеме. А Лолита, вздрагивая и постанывая, мягко поворачивает голову и целует мою ладонь. И... Рука сначала немеет, потом на ее тыльной стороне взбухают жилы, каждая из них превращается в пульсирующий канат, живущий самостоятельной восхитительной жизнью, начинают гореть ногти, линия жизни вылетает из ладони, с ревом продавливаясь в бесконечность, сопит от радостной ярости, а потом вся рука взрывается спазмом и обмякает. И минуты две мы молчим. Потому что как раз две минуты надо помолчать, чтобы тела и мысли успокоились, пришли в относительную норму (хотя черт его знает, что в данных случаях является нормой).
– Вы довольны, Михаил Федорович? – спрашивает голос Хаванагилы.
– Да. Так будет всегда?
– Да. Вы будете вечно сидеть в этой комнате, старые и спокойные. Так уже однажды было. С другой парой.
– А как-нибудь... по-другому... можно?
– Что «можно»?
– Стать молодыми? И снова пройти весь путь. Но уже вдвоем...
– Можно. Рискнуть. Тогда будет все. Или...
– Что «или»?
– Или не будет ничего.
Мы с Лолитой переглянулись. Мы рискнем. Мы должны прожить вместе всю жизнь. С того момента, как встретились на танцах в Новый, 1959 год. Или пускай не будет ничего. И абсолютно не важно, как мы прожили наши предыдущие жизни. Их не было и нет. Или важно?.. Но не узнать этого, не рискнув.