– Если это так важно, мы разбудим ее на заре. – Он уселся рядом с девушкой. – Ну вот, я вас слушаю. Кто такой Вильгельм Коррин?
– Один из гитлеровских асов-подводников, – сказала Яна. – Их было, в общем, немного: Прин, Шепке, Кречмер – и Коррин, который, судя по документам, один потопил столько же судов, сколько все остальные вместе взятые. Война закончилась, и все получили по заслугам
– кто погиб, кто пошел в лагеря. Коррин же бесследно исчез, и эта загадка много лет не давала покоя военным историкам.
Несколько месяцев назад группа спортсменов-ныряльщиков обнаружила у берегов Ямайки затопленную немецкую подводную лодку в весьма плачевном состоянии. Мы проверили данные, и оказалось, что она еще не идентифицирована, а поскольку последний известный отряд, к которому была приписана лодка Коррина, дислоцировался в Карибском море, мы, естественно, решили, что это она. Но ваша находка
– пресс-папье – все меняет, и теперь тем более важно сохранить лодку! На ее борту могут быть дневники, вахтенный журнал Коррина, да мало ли что еще! Это же настоящий клад и для Фонда, и для военных историков!
Мур хмыкнул:
– Такая важная птица?
– Очень, – ответила Яна. – Коррин почти в одиночку блокировал северо-восточное побережье Соединенных Штатов; как-то раз он даже сумел пробраться внутрь конвоя, потопить три танкера и благополучно ускользнуть. За эту операцию Берлин представил его к Рыцарскому кресту, но награда так и не была вручена: Коррин на родину не вернулся. В самом начале 1942 года ареной его деятельности были Карибы; он одним из первых стал патрулировать карибские воды и получил право самому выбирать мишени. По непроверенным данным, именно его подлодка обстреляла нефтеперегонные заводы на Тринидаде, проникла в бухту Кастри и торпедировала стоявший там на якоре грузовой корабль и потопила британский крейсер «Хоклин» единственной торпедой, разломившей судно пополам. Те, кто спасся с «Хоклина», засвидетельствовали, что спустя несколько часов подводная лодка возвратилась, чтобы обстрелять спасательные шлюпки. Будь этот эпизод доказан, Коррина приговорили бы смертной казни – то есть, если бы Коррина удалось предать суду. Дело в том, что из соображений безопасности немецкие подводные лодки почти не поддерживали связь друг с другом, поэтому проследить за передвижениями Коррина не было никакой возможности.
А потом он исчез. Испарился. Лодка U-198 больше не появлялась в военных сводках. Да, Коррин действительно был незаурядной фигурой – безжалостный, очень умный, преданный идеям нацизма человек, он добровольно вызывался исполнять самые сложные задачи. Но где он был и что делал последние сорок лет, оставалось тайной.
Рассказ произвел на Мура впечатление:
– Вы зря времени не теряли.
– Когда я занималась той подводной лодкой около Ямайки, я постаралась узнать как можно больше. Вот главная причина, по которой я взялась за свое нынешнее задание. – Она отложила пресс-папье и посмотрела на Мура. – А теперь скажите-ка мне вот что: сегодня днем вы нипочем не хотели подпускать меня к лодке. Почему?
Он поставил чашку на стол и после секундного колебания спокойно сказал:
– Когда мы с Кипом залезли внутрь, произошло нечто такое, чего я не могу ни понять, ни объяснить. Лодка опасна… очень опасна.
– Расскажите-ка.
Мур глубоко вздохнул, понимая, что Яна не отстанет.
– Тела моряков превратились не в скелеты, а в мумии. Зрелище не из приятных…
– Это я как-нибудь переживу.
– Нет. Дело не только в этом. – Мур помедлил, чувствуя на себе ее взгляд; он отхлебнул кофе, прикидывая, как сказать. – Внутри лодки что– то двигалось, – наконец проговорил он.
Яна хихикнула, но увидела, что он совершенно серьезен, и тоже посерьезнела.
– Вы не шутите?
– Нет. – Мур испустил протяжный вздох и сцепил пальцы. – Я десятки раз прокручивал это в голове. Кип говорит, это была галлюцинация, действие паров, которые мы вдыхали, но, черт побери, я знаю, что видел в центральном коридоре что-то реальное. Похожее на человека.
– На человека? Может быть, на лодке прятался кто-то еще?
Мур быстро помотал головой.
– Нет, оно было похоже на одного из… тех, кого мы нашли в штурманской рубке. Я знаю, это звучит как бред сумасшедшего, пусть, может быть, я действительно схожу с ума – но на лодке прячется что-то ужасное, и ноги моей там больше не будет.
– Иногда воображение… – начала Яна.
– Нет! – Мур вскинул на нее глаза, и выражение его лица испугало девушку: она увидела глубоко спрятанный страх, точивший Мура изнутри. – Воображение здесь ни при чем, я видел это существо.
Несколько секунд они сидели в неловком молчании. Потом Яна отодвинула пресс-папье, допила свой кофе и встала.
– Мне пора. Я рано встаю. Боюсь, придется попросить вас помочь мне с разъездами по острову. Но если это слишком хлопотно, я, наверное, смогу взять в деревне велосипед напрокат.
– Да что вы, какие хлопоты, – спокойно возразил Мур.
– Ну, если вы уверены… Утром я бы хотела подъехать быстренько взглянуть на самолет и, конечно, поговорить с констеблем.
– Кип вряд ли изменит свое решение.
– Посмотрим. Если придется, я вернусь в Кингстон и задействую официальные власти. – Она мгновение постояла над ним, сказала: – Спокойной ночи, – и пошла к лестнице. Поднявшись на несколько ступенек, она обернулась, чтобы подбодрить его, но передумала и пошла к себе в номер.
Мур долго сидел на диване и вдруг испытал странное чувство – ему почудилось, что где-то совсем рядом притаилось зло, острая, жгучая ненависть, способная в любой момент вскипеть и разрушить деревню. Это было то же ощущение, какое возникло у него на лодке, и он не мог избавиться от него. Потом он вспомнил, что в ящике стола у него в комнате лежит автоматический пистолет сорок пятого калибра. Мур поднялся, защелкнул замок на двери-ширме и деревянной двери, прошел по коридору в кухню и задвинул засов на двери черного хода. Лишь придя к выводу, что гостиница надежно заперта, он выключил свет и в темноте поднялся по лестнице.
Густые, сулящие ненастье тучи неслись по ночному небу, заслоняя луну и звезды. Короткий ливень простучал по окнам и крышам, по желобам и канавам потекли ручейки. Рябой от дождя морской простор разгладился, и хмурый рассвет озарил две слитые у горизонта аспидно– серые равнины – море и небо; только чуть более светлое серое пятно над неспокойным океаном выдавало, где солнце. Ветер, пригнавший сюда с северо-востока тучи, под утро улегся, и Кокину сковали мрачные штиль и безмолвие.
Кипу спалось плохо. Его то и дело будили воображаемые шумы: какое-то шевеление в кустах под окном, далекие крики птиц, крысиная возня у стен. Он затемно вылез из постели и до утра пытался читать, но мысли, теснившиеся в голове, не давали ему сосредоточиться на напечатанных строках. Кип переворачивал страницы машинально, не видя текста, а потом, когда маленький дом заполнился серым светом и Майра захлопотала на кухне, окончательно погрузился в свои мысли и сидел совершенно неподвижно, сложив перед собой руки.