Франкоязычная Википедия так суммирует сведения о Столетней войне (La guerre de Cent Ans): «Годы: 1337–1453. Результат: победа Франции». Но это все равно что сказать: «„Черная смерть“ [31] : 1349–51. Результат: победа человека». В этих скупых записях нет и намека на огромные страдания и лишения, и в ходе Столетней войны все эти жертвы пришлось понести Франции.
Вопрос: с чего вдруг англичане решили развязать такую жестокую кампанию против своих соседей? Ответ, как всегда в подобных случаях, прост: потому что они могли это сделать. Или, точнее, потому что они не могли провести ее в любой другой стране. На востоке обитали фламандцы, союзники. Шотландцы и уэльсцы на севере и западе уже доказали, что они крепкие орешки, да и улов с них был не так уж богат. С другой стороны, Франция была, как вдова в Карибском круизе: богатая, доступная, удобная.
В начале 1300-х годов Франция, в сравнении с Англией, была очень зажиточной страной. Ее сельские угодья считались самыми продуктивными в Европе, страну вдоль и поперек пересекали торговые пути из Средиземноморья и с Востока. Неудивительно, что население не только росло численно, но и становилось все более искушенным: в то время как англичане все еще жевали репу, французы снобистски рассуждали о том, сколько перца следует класть в soupe à l'oignon [32] .
Более того, король Филипп VI полновластно правил почти всей Францией. Однако его положение, если рассматривать его с английского берега Ла-Манша, было не только привилегированным, но и опасным. В качестве еще одной метафоры надвигающейся войны подошла бы такая: представьте себе, что свора английских мужланов с банками пива в руках вдруг видит загорающего на пляже французского плейбоя. Вот он, какой красавчик, и «ролекс» посверкивает на солнце, и глаза защищены супермодными «рэйбанами», а в ушах наушники, воткнутые в айпод лимитированной серии. Даже плавки у него с обложки модного журнала «Вог Ом». Искушение подойти и плеснуть пивом ему в лицо (или чем-нибудь покрепче) непреодолимо. Да к тому же есть шанс поживиться дизайнерскими шмотками и выбить французу пару его чересчур ровных зубов. А потом прижечь его сигаретами, пока не скажет ПИН-код своей кредитки. Короче говоря, война обещала быть жестокой, расистской и бандитской. Но главное, она обещала быть веселой.
Новый английский король, Эдуард III, был не то чтобы деревенщиной и любителем пива, но этот пятнадцатилетний отпрыск только что вырвался из беспокойного детства. Как мы уже видели в главе 2, его отца, вероятно, сожгли изнутри раскаленным докрасна суппозиторием, и Эдуард знал, что это было сделано с молчаливого одобрения его матери, королевы Изабеллы. Молодой принц, вероятно, догадывался и о том, что ему удалось избежать такой же участи исключительно потому, что его существование позволяло Изабелле править Англией с регентом — ее любовником, эрлом Роджером Мортимером. Но когда Изабелла забеременела от Мортимера, Эдуард, скорее всего, почувствовал задним местом жар раскаленного металла и октябрьской ночью 1330 года проломил дверь материнской спальни топором и выволок оттуда Мортимера — на виселицу, на дыбу, на четвертование, — а Изабеллу посадил под арест в Норфолке, где, как говорят, у нее случился выкидыш. «Помог» ли ей в этом кто-то из сподвижников Эдуарда, неизвестно, но достаточно сказать, что король очень кстати лишился еще одного потенциального соперника в борьбе за трон.
Теперь Англией правил переживший других наследников подросток, который так и рвался в бой. И для начала он рванул на север и прошелся огнем по Южной Шотландии, выпустив пар, скопившийся после Баннокбурна. Эдуард лично возглавил армию лучников в победоносной битве против шотландских копьеносцев при Халидон-Хилле близ Берика в 1333 году и вернулся в Лондон, приветствуемый восторженными жителями как «новый король Артур». Он вкусил не только победы, но и мести.
Именно тогда король Франции Филипп VI совершил роковую ошибку, раззадорив молодого и дерзкого правителя.
В мае 1334 года Филипп пригласил к себе десятилетнего короля Шотландии, Давида II, чтобы мальчик мог укрыться от англичан, и предупредил Эдуарда III, чтобы тот прекратил запугивать малютку Дэйви. Это была провокация чистой воды, поскольку посредством такого предупреждения Филипп напомнил старую французскую дразнилку о том, что король Англии является вассалом короля Франции. Заявление Ричарда Львиное Сердце, будто король Англии подчиняется одному только Богу, похоже, совсем не убедило французов. И словно подливая масла в огонь, епископ Руана прочитал проповедь, радостно объявляя о том, что шеститысячная французская армия готова выступить на защиту Шотландии от английских завоевателей.
Так что король Эдуард сделал то, что на его месте сделал бы любой здоровый и энергичный англичанин: он заявил о своих правах на французский трон.
Мать Эдуарда, Изабелла, уже пыталась истребовать для себя французский трон в 1328 году. Она была сестрой недавно скончавшегося короля Франции Карла IV, который оставил после себя единственного наследника — малышку дочь. Изабелла не замедлила объявить себя наиболее подходящей кандидатурой на роль преемника. Однако ассамблея, собравшаяся на дебаты о наследовании трона, отказала Изабелле, ссылаясь на то, что, как записал хронист Жан Фруассар, «Французское королевство настолько величественно, что не должно попасть в женские руки».
Между тем вакантный трон захватил Филипп VI, тридцатипятилетний чемпион рыцарских турниров, в распоряжении которого имелась большая армия — весьма веский аргумент в спорах о том, кому быть средневековым правителем. И Эдуард III, казалось, уже забыл о притязаниях своей матери на французскую корону, когда в 1334 году Филипп совершил ту самую ошибку, объявив себя сторонником Шотландии.
Раздувал ссору и близкий ко двору Эдуарда французский аристократ и интриган, пятидесятилетний бонвиван по имени Робер д’Артуа. Робер, приходившийся шурином королю Филиппу VI, сбежал в Англию, после того как, по слухам, отравил свою тетю при попытке украсть ее наследство. Если даже так, то это мелочь по тем временам, конечно, но Робер был приговорен к смерти и изгнан из страны. Когда Филипп VI объявил о том, что любой, кто приютит Робера, станет его заклятым врагом, Эдуард с радостью принял изгоя, жаловал ему титул эрла и предоставил три замка. Если это был вызов, то недвусмысленный.
Классический шурин и француз до мозга костей, Робер не мог избежать соблазна постоянно жаловаться на Филиппа и подталкивал Эдуарда к тому, чтобы тот предъявил свое законное «право на наследство». В поэме того времени «Клятва цапли» можно прочесть, что Робер обострил тему на банкете в 1338 году, когда сказал, что Эдуард III боится вторгаться во Францию, и склонил влиятельных гостей званого обеда к обещанию помочь Эдуарду отвоевать французский трон. Робер добился этого, принеся клятву над отварной цаплей (робкой птицей, символизирующей трусость [33] ) и заставив гостей придумывать вариации этой клятвы — такие забавы на банкетах были в моде в начале четырнадцатого века.