Когда Ла Саль вернулся в форт и узнал о том, что произошло, он принял единственное логичное решение — идти пешком в Канаду за помощью, то есть 1500 километров, по дикой местности, — на этом фоне современные телешоу а-ля «Игры на выживание» выглядят вальяжными интервью знаменитостей в креслах.
Он взял с собой тридцать шесть мужчин, обещая остающимся в форте людям, что вернется и спасет их.
Впрочем, к этому времени его авторитет лидера пошатнулся, что неудивительно, и он стал первым убитым в Техасе европейцем, получив пулю в голову от одного из своих людей — не иначе как в ходе спора о дележе мяса. Французы никогда не были поклонниками вегетарианства и, похоже, от американской голубики попросту озверели.
По жестокой иронии судьбы, карьеру одного из самых целеустремленных и дальновидных французских исследователей оборвала одна-единственная пуля, выпущенная из мушкета, который он с таким трудом тащил из Франции. Если у Ла Саля было время на последнюю мысль перед тем, как его мозг навсегда отключился, он, наверное, пожалел о том, что не послушался Людовика XIV и не прекратил свои «бессмысленные открытия».
А тем временем через дебри Техаса, все дальше к северу, пробиралась группа выживших французов, но их становилось все меньше: ни дикая природа, ни враждебные индейцы их не щадили. В конце концов только пять человек добрались до французского поселения в Канаде, и, разумеется, каждый из них божился, что не убивал Ла Саля. Никого из тех, кто остался в форте на берегу Мексиканского залива, больше не видели.
Смерть Ла Саля не остановила Францию в попытках колонизировать Северную Америку. Французы по-прежнему устраивали набеги из Канады, доставая колонистов Новой Англии, и в 1689 году даже предприняли поход на большую и процветающую колонию Нью-Йорк, которую бритты только что выменяли у голландцев на Суринам. К счастью для ньюйоркцев, французский флот заблудился в тумане и вернулся в Канаду.
Французы не утратили интереса и к побережью Мексиканского залива. Похоже — спасибо Ла Салю! — они все-таки поняли, что Миссисипи может стать грандиозным торговым путем между Канадой и островными колониями Карибского моря, которые становились все богаче благодаря плантациям сахарного тростника.
С тех самых пор, как европейцы впервые ступили на землю Америки, они рассматривали ее как Эльдорадо, а сахар стал для них жидким золотом. К тому же его не надо было выкапывать из-под земли или платить за него — он рос на деревьях. Ну, хорошо, содержался в сахарном тростнике.
Бритты особенно полюбили этот экзотический натуральный сладкий продукт, который вдруг оказался таким доступным и относительно дешевым. Помимо использования сахара в десертах и выпечках, они стали применять его для изготовления спиртов и даже добавлять в чай, свой новый национальный напиток. Французы не так активно применяли сахар в выпечке и производстве алкоголя — у них было вино, — но обожали продавать его, вот почему сахар в гораздо большей степени, чем табак, финансировал войны в Америке и укреплял бриттов в их решимости до конца бороться за свои американские колонии. Сахар, который покупали или производили бритты, не весь отправлялся в Старый Свет — он был важной составляющей в высокодоходной торговле между колониями и Англией. Хотя эту схему обычно называют трехсторонней торговлей, на самом деле все было гораздо сложнее. Товары английского производства, такие как ткани, отгружались в Африку, где на вырученные за них деньги закупали рабов. Этот живой груз везли через Атлантику, и тех, кто выжил, продавали сахарным плантаторам. Прибыли делали на сахаре, который либо отправляли в Европу, либо развозили по всему Атлантическому побережью изнывающим от ромовой жажды колонистам. Колонисты, в свою очередь, загружали те же корабли своей соленой треской, которую Африка охотно обменивала на рабов, поставляя их в северные колонии для работы на табачных плантациях или же продавая французам.
За всем этим стояло величайшее человеческое унижение, но прибыли были баснословные, так что все предпочитали закрывать на это глаза: получая огромные барыши, бритты с французами даже забывали о том, что находятся в состоянии войны. Между тем на море буйствовало взаимное пиратство, предпринимались попытки захватить друг у друга Карибские острова, но к концу семнадцатого века в бизнесе установился некоторый порядок, и можно было не переживать, что кто-то перекроет канал поступления легких денег. Бритты стали крупнейшими работорговцами, французы — главными покупателями рабов, поскольку нуждались в постоянном притоке рабочей силы на свои сахарные острова — Сан-Доминго (Гаити), Мартинику и Гваделупу.
Так, за период с 1687 по 1701 год численность рабов, закупленных французскими плантаторами, возросла с 28 000 до 40 000, и производство сахара, а также последующие прибыли увеличились прямо пропорционально.
Пусть Франции не удалось (пока что) вытолкать бриттов в Атлантику, и Луизиана развивалась болезненно медленно, все шло к тому, что Америка должна была стать источником солидных доходов для безденежных французов.
И тут в дело вмешался шотландец, утопив их надежды в долговой трясине.
Джон Ло из Лористона запомнился французским историкам как человек, ответственный за миссисипский «пузырь». Звучит, как заразное тропическое заболевание, но фактически это то же самое, что и британский «пузырь Южных морей» [73] , и такая же финансовая пирамида способствовала обвалу мировой экономики в 2008 году.
Ло родился в Эдинбурге в 1671 году, в семье ювелира, который, как и многие ювелиры того времени, выступал и в роли банкира. Джону шел только семнадцатый год, когда он унаследовал отцовское состояние и тут же решил посвятить свою жизнь его растранжириванию. Он вел себя, как молодой денди, волочился за дамами высшего света, был завсегдатаем модных игорных домов Эдинбурга. И вскоре обнаружил, что, вместо того чтобы терять деньги, накапливает их, и все благодаря своему блестящему математическому уму и нюху на удачные аферы.
Если верить Уильяму Харрисону Эйнсуорту, автору художественной биографии девятнадцатого века с броским названием «Джон Ло: Прожектёр», Ло пристрастился к карточной игре с высокими ставками «фараон», которую особенно любили понтёры, имевшие в ней лучшие шансы на выигрыш. Однако игра была популярна и среди бывалых игроков, поскольку банкир/дилер мог легко и незаметно жульничать; по этой же причине позже игра прославилась на Диком Западе как быстрый способ облегчения кошельков золотоискателей и ковбоев.
Эйнсуорт защищает Ло от нападок и обвинений в мошенничестве и цитирует французского аристократа, который говорит, что Ло был «настолько искусным игроком, что без всякого шулерства добивался невозможного, выигрывая баснословные суммы». Но по мере того как Ло колесил по Европе со своими мастер-классами по игре «фараон», его все чаще вежливо просили покинуть некоторые крупные города, в том числе Париж, где король Людовик XIV лично подписал ордер на высылку. Тем более странно, что в 1715 году, когда Ло вернулся во Францию, почти сразу после того, как Людовик упокоился в гробу, регент, герцог Орлеанский, назначил его своим главным экономическим советником.