Book.

Койоты обнаглели донельзя. От жителей домов в каньонах участились жалобы на пропажу домашних питомцев. Кашмира была рада, что у нее никогда не возникало желания завести себе маленькую собачку или канарейку. Ей не нравились животные, у которых не хватало мозгов, чтобы постоять за себя. Она любила одиночество, а их постоянное присутствие ее раздражало. Юварадж был в отъезде, она уже улеглась в постель и, потягивая шардоне, с вазочкой еще теплой воздушной кукурузы на коленях смотрела по телевизору игру знаменитой хоккейной команды «Лейкерс». Двадцатый век подходил к концу, и этот конец не сулил мира. Она очень тревожилась за Ювараджа, хотя старалась этого не показывать. Оснований для тревоги было предостаточно: уже одиннадцать недель вдоль всей индо-пакистанской линии контроля шли постоянные бои, и обе стороны поговаривали о применении атомного оружия. Конечно, она беспокоилась, но считала, что страх разъедает душу, поэтому следует себя вести так, будто ничего особенного не происходит и все хорошо. Она говорила это Ювараджу, но он посчитал это проявлением ее равнодушия к нему. Временами ей казалось, что она не заслуживает такой сильной любви, что она постоянно его разочаровывает. И как долго он будет еще любить ее, полагая, будто она неспособна ответить ему столь же пылко? Вдруг их роману уготована такая же печальная участь, как и этому чертову столетию?..

— Слишком много шардоне, — сказала она себе, отставив в сторону бокал.

Всё прекрасно. И он — удивительный, и она любит его по-настоящему. На деревьях за ее окнами качались и весело мерцали китайские фонарики, а снизу, из долины, лилось сияние городских огней. Все эти огни горели ради того, чтобы перед сном создать ей праздничное настроение.

— Хватит киснуть, — сказала она себе, — лопай попкорн и смотри, как ловко Кобе работает головой, как проворно отражают удары Лено и Килборн, тот, новенький, с обиженным лицом. Все будет хо-ро-шо.

Она, разумеется, слышала о массовом побеге из тюрьмы. Все об этом слышали. Встревоженный Юварадж позвонил ей из Кашмира. Он настаивал, чтобы она договорилась с фирмой о прежних, усиленных мерах безопасности.

— Этот Номан, — сказал он, — человек отчаянный. Одного охранника у входа и одного ночного патрульного с овчаркой может оказаться недостаточно.

— Даже если собаку зовут Ахиллес — то есть в образе собаки меня охраняет величайший герой всех времен и народов? — шутливо спросила она, но Юварадж не подхватил шутку.

— Я говорю вполне серьезно, — сказал он.

Но она не позвонила в фирму. Клоун Шалимар остался в прошлом, она его уничтожила и в привидения не верила. И снова опутывать себя сетью заграждений у нее тоже не было ни малейшего желания. После шести лет одиночного заточения никому не удавалось долго продержаться на свободе. Пускай себе побегает. Он в сотнях миль от Лос-Анджелеса, к тому же его все равно скоро схватят.

Часа через два она проснулась. Телевизор продолжал работать, по покрывалу катался недоеденный попкорн. Она собрала его, поставила вазочку на пол и пультом выключила телевизор и свет. «Черт, теперь, пожалуй, заснуть будет нелегко, — подумала она, — может, почитать? Или встать погулять по саду и поболтать с охранником Фрэнком, который сегодня дежурит с Ахиллесом? В Кашмире уже полдень. Может, позвонить Ювараджу? — Не знала она, чего ей хочется. — Ладно, утро вечера мудренее, а утро, как всегда в этом городе-рае порочных ангелов, наверняка будет ясным и солнечным». Ей захотелось спать.

Когда звякнул сигнал проникновения, она сразу взглянула на экран монитора в стене, рядом с постелью. Сигнал прозвучал не от центрального входа и не от ограды. Кто-то засветился уже внутри дома. Постоянная обслуга занимала флигель на дальнем конце лужайки. Все знали, что Кашмира не любит, когда нарушают ее покой, и никто из слуг не стал бы входить к ней без предупреждения — насчет этого она лично дала самые строгие указания. Она заторопилась: быстро натянула джинсы, накинула футболку и бегом кинулась в гардеробную. Опять тренькнуло — тоже в доме, но уже ближе к спальне. «Как это могло случиться, — пронеслось у нее в голове, — ведь прожектора работают по всему периметру стены, там невозможно перелезть незаметно?! Значит, кто бы то ни был, он должен был пройти через главный вход, но это невозможно, разве что охранника нейтрализовали, разве что его обезвредили или вовсе убили, и потому он не успел поднять тревогу, и тогда чужак спокойненько вошел в открытую дверь. А как же Ахиллес? Овчарка, патрулировавшая сад, к которой, несмотря на принципиально недоброжелательное отношение к домашним животным, она все же привязалась. В конце концов, она и сама принадлежала к породе овчарок. Неужели могучего Ахиллеса тоже убили? Убили вместе с его дружком-приятелем Фрэнком? И лежат они теперь оба на лужайке, каждый с пронзенным стрелою горлом (она даже в детстве не купилась на легенду о смерти Ахилла из-за раненой пятки, горло представляло собой лучшую и более надежную цель). Она чувствовала, что ее колотит, а шардоне отдавалось болью в висках. Так. Вот ключ от ящика, где револьвер; вот стрелы, а вот и он, ее любимец лук. Нужно запереться в гардеробной и нажатием кнопки вызвать полицию. Монитор был и там. Еще один звоночек. Он хотел, чтобы она знала о его приближении. Мимо охранников он прокрался без шума, но теперь, когда они уже не могли ему помешать, он хотел, чтобы она знала. По Малхолланд-драйв постоянно курсировали полицейские машины, но им не успеть. Кнопку тревоги она все-таки нажала. Затем открыла дверцу электрощита и отключила свет во всем доме. Взяла с полочки очки ночного видения. Надела. Последнее время она почти забросила стрельбу из лука, да и на стрельбище Зальцмана появлялась нерегулярно, к тому же стрельба из пистолета никогда ее не привлекала. Лук — дело другое. Стрелы она обожала. «Следует запереться и ждать полиции», — твердила она себе, но Нечто, вошедшее в нее там, у могилы матери, теперь взяло на себя руководство ее действиями. Она не стала сопротивляться. Достала из колчана стрелу и встала в стойку. Дверь в ее апартаменты начала приоткрываться, далеко-далеко в темном проеме возникла фигура ее отчима, в руке он держал нож — не тот, которым была убита ее мать, и не тот, которым он зарезал ее отца, а другой, новый, стальное девственно чистое лезвие предназначалось исключительно ей. Она была готова к встрече. Она думала о том, как окончилась жизнь ее матери там, в хижине гуджарки, о котелке с угощением над огнем; вспомнила о том, как окровавленное тело отца тихо сползало вниз по стеклу входной двери. Гнев не пылал в ней, гнев леденил ей душу. Руки ее сжимали такое же, как и у него, бесшумное оружие. Стрелять придется всего один раз, сделать второй выстрел ей не дадут. Вот он уже в спальне. В следующий момент в темных очках мелькнул его силуэт: он прошел мимо двери в гардеробную. Прошел и замер. Ей стало ясно, что в темноте он почуял неладное и переходит от атаки к самозащите, меняя тактику: безжалостный охотник превратился в стремившегося уцелеть во что бы то ни стало загнанного зверя. Вот он осторожно повернул голову, напрягая глаза, чтобы вычислить ее, чтобы определить, в каком именно месте тьма плотнее. Тишина взорвалась бешеным перезвоном сигналов тревоги, к нему присоединился вой полицейских сирен. Он двинулся к дверям гардеробной. Она готова к встрече и холодна как лед. Гнев не пылал в ней, гнев заледенил ей душу. Золотистый лук натянут до предела. Тетива упруго касается чуть приоткрытых губ, стиснутые зубы ощущают древко. Она не промахнется. Второго шанса не дано. И не было Индии. Была Кашмира. Кашмира и клоун Шалимар.