Даже «Рант» — новое бунтарство, сплошное рычание и плевки — не заинтересовал Ормуса, а после череды скандалов, какое-то время удерживавшей внимание публики, и он канул в небытие. «А иначе и быть не могло, — пожимал плечами Ормус, — революции не рождаются в бутиках». «Рант» — порождение вновь всплывших на поверхность Антуанетт Коринф, Томми Джина и Ее — Трех Ведьм, как называл их Ормус. Вернувшись в Лондон, они и вправду создали в своем только что открывшемся магазине на Фулем-роуд новый, агрессивный, навеянный научной фантастикой образ — резина, тугие ремни тонгов, пирсинг, макияж и образ андроидов, спасающихся от крушащих всё на своем пути гигантских лезвий, а затем придумали рок-группу, призванную продать этот образ. Разумеется, они объявились в Нью-Йорке, изображая из себя выразителей вкусов лондонского общества, намеревающихся посеять вокруг себя английскую смуту. По просьбе Антуанетт Она исполнила кувырки назад, как в фильме с Дарил Хэнной, в мини-юбке, сшитой из мятой кожи, вдоль стойки бара на Сорок четвертой улице. «И разумеется, никаких трусиков, ребята! — во все горло орала Антуанетт. — Мы называем их „Зверюшка и Шлюшка“!» [281] Нью-Йорк удостоил их своим двадцатиминутным вниманием, после чего навсегда забыл о них. Их группа «Свиндлерс», которая, по замыслу ее создателей, должна была представлять шокирующий авангард, новую волну, потерпела фиаско, столкнувшись с американской pudeur [282] , и кончила тем, что перестреляла друг друга, в том числе Коринф и Джина, в номере люкс отеля «Челси». Она оказалась единственной, кто выжил в этой перестрелке, смывшись за пять минут до начала ссоры, ставшей концом всей революции. С пронзительным визгом промчалась Она через лобби отеля, одетая в резину и черное кружево, и исчезла в ночи. Она так и не удосужилась вернуться за остальной своей одеждой.
Памятуя о давней ненависти, которую Она испытывала к Томми Джину, я подумал, не сыграло ли это свою роль в той перестрелке. Но Она исчезла навсегда, и мой вопрос остался без ответа. Бесконечную глупость «Свиндлерс» сочли достаточной для объяснения причины случившегося.
Ормус почти никак не отреагировал на новость о смерти Антуанетт Коринф. Эта женщина, которая, по всей вероятности, пыталась убить его, женщина, ставшая причиной автомобильной аварии, отнявшей у него годы жизни, казалось, не вызывала у него никаких отрицательных эмоций. Он думал о грядущих катаклизмах.
Свадьба состоялась в Родопы-билдинг, выходящем окнами на великолепный парк. Медовый месяц они провели в этой же маленькой вселенной. Им не нужны были ни Венеция, ни храм Хатшепсут, ни экзотические солнечные острова. На следующее утро после свадьбы Ормус Кама проснулся и открыл свой поблекший глаз, но того, другого, мира не увидел. Второй, темный, глаз видел мир таким, каким он был, — радостным и новым, где рядом с ним, в его собственной кровати, лежала Вина, а вот пострадавший в аварии (открытый аварией) глаз не видел ничего — так, нечто размытое. Он лишился своего двойного видения и вернуть его не мог.
Прошли годы, но другого мира он больше не видел, Мария тоже не приходила к нему, и через некоторое время он вообще начал сомневаться в его существовании; ему стало казаться, что это была лишь игра воображения, ошибка. Как будто сон сменился счастливой явью.
Сначала у него возник соблазн отпустить тот мир навсегда, вверить его царству фантазии. Предаться радости и долгожданному ощущению полноты бытия, совершенства: соблазн был велик! Я потерялся, но меня нашли; был слеп — теперь я вижу. Но правда не давала ему покоя, не отпускала его. Это было на самом деле, говорил он себе. Просто тот мир отвернулся от меня, спрятал свое лицо, но он был, и он есть.
Если утраченный мир можно было уподобить Киту, то Ормус Кама стал Ахавом [283] . Ормус преследовал его, как сумасшедший — свой рок. Летая самолетами, он все время смотрел в окно, пытаясь разглядеть разрывы в реальности. Он продолжал закрывать глаз повязками из разных тканей и разного цвета, потому что признать их бесполезность было равнозначно тому, чтобы признать, что другой мир не существует, является лишь плодом воображения.
Его музыка стала другой. В восьмидесятые, наряду с песнями для «VTO», он писал продолжительные абстрактные музыкальные произведения под названием «Звуки из другого мира», которые при всем желании невозможно было посчитать рок-н-роллом. Он снял Карнеги-холл, пригласил музыкантов классической школы, и тем не менее все это было встречено с издевкой. Но он не отступался, и кое-кто начал упоминать о его новых работах с уважением.
Чем дольше тот, другой, мир оставался невидимым, тем больший страх он испытывал.
Подобно Ахаву, он знал, что его кит ушел под воду, но он твердо решил быть рядом, когда этот великий представитель китовых вновь всплывет на поверхность. Кит может погружаться стремительно, преодолевая толщу воды, слой за слоем, с поразительно высокой скоростью. Там, в темных глубинах, он выжидает, чтобы потом ринуться вверх и, пробив гладь воды, ворваться в империю воздуха, будто наступил конец света.
Этого Ормус боялся больше всего. В 1984 году он опубликовал свои мысли в международных изданиях и был незамедлительно приписан публикой к разряду свихнувшихся рок-звезд.
Больше всего меня беспокоит ощущение хрупкости ткани нашего пространства и времени, писал он. Я чувствую, как она изнашивается. Может, у мира силы на исходе и он движется к предначертанному ему концу. Возможно, он развалится, как скорлупа, и его место займет выставленная на всеобщее обозрение великая гранитная истина другого мира.
Может быть, другой мир — это не что иное, как следующий мир, не нечто сверхъестественное, не жизнь после жизни, а просто мир, который придет на смену нашему сегодняшнему. (Я вполне убежден, что, когда границы наших научных знаний расширятся, мы сможем объяснить подобные феномены, избегая религиозных предрассудков. Это просто новый аспект реальности.)
Возможно, наш мир всего лишь видение, представшее чьему-то нарушенному зрению.
Я сам не знаю, что говорю. Но я знаю, что есть опасность конца, прекращения существования. Я знаю, что мы не можем доверять нашей разрушенной планете. Есть иной космос, сокрытый от нашего взора, залегший на дно. Когда он ворвется в нашу реальность, он может просто сдуть нас, как будто нас никогда и не существовало.
Мы на борту китобойного судна «Пекод», в ожидании последнего появления кита. Как мирный человек, я не бросаю клич: «Гарпун приготовить!», но предупреждаю, что мы должны быть готовы ко всему.
На самом деле на борту известного мелвилловского корабля был парс, который там играл роль сестер-ведьм из «Макбета», — он предсказал судьбу Ахава. Не будет у тебя ни гроба, ни катафалка, предрек он. Должен признать, что это предсказание не подходит Ормусу. Это сказано о Вине, точь-в-точь.