Стэндиш, напротив, застыл с гордо поднятой головой на носу моторной лодки, несущей его в его владения; лицо с орлиным носом и летящими по ветру седыми волосами, кажется, излучает сияние. Человек, обремененный миссией, опасен, думает Ормус, впервые за время их краткого знакомства испытывая нечто вроде страха. Стэндиш поворачивается к нему; он сияет, он указывает вперед.
— Вон они! — кричит он. — Хук и Сми [152] . Двое Твидлов [153] . Разумеется, они меня ненавидят; впрочем, вы скоро сами увидите. — В голосе странная смесь печали и гордости. — Мистер Натаниэль Готорн Кроссли и мистер Уолдо Эмерсон Кроссли, — заключает он, приветственным жестом поднимая руку, — ваши новые коллеги. Мои сыновья.
Молодые люди, стоящие у поручней «Фредерики», не отвечают на его приветствие.
Готорн Кроссли — он в пальто и вельветовых джинсах, на шее длинный шелковый шарф, одна подметка отваливается — унаследовал внешность отца и его непринужденность. Он носит фамилию матери, но он Стэндиш, переведенный на английский, полный алкоголя и желчи; ему года двадцать три — двадцать четыре.
— Приветствую тебя, Стэндиш, — издевательски говорит он, когда Ормус вслед за Маллом поднимается на борт «Радио Фредди», — герой-первопроходец, открыватель новых земель, покоритель народов. Так, должно быть, выглядели строители империи во дни своей славы, а, Уолдорф? Мой младший братишка, — поясняет он Ормусу. — Назван не в честь великого философа, как пытается внушить всем мистер Стэндиш, а в честь гребаного салата, съеденного его ныне разведенными родителями в ночь его зачатия.
Уолдо, со слезящимися глазами, ростом пониже брата, с лохматой головой, в кожаном пиджаке, маменькин сынок в очках а-ля Леннон, ухмыляется, кивает, чихает. В его личной вселенной Готорн — ярчайшая звезда.
— Приветствую тебя, Стэндиш, — с готовностью подхватывает Уолдо.
— Вспомните отважного Кортеса из поэмы Китса — хотя на самом деле это был Бальбоа, — узревшего воды Тихого океана, — продолжает Готорн. — Представьте себе Клайва Индийского на поле боя у Плесси, капитана Кука, заходящего в сиднейскую гавань. Исламских завоевателей из Аравии, рвущихся помериться силами с непобедимой Персией и обнаруживших некогда могущественную сверхдержаву в упадке и разложении. Они смели ее, как кучку песка. Именно это Стэндиш собирается сделать с программой легкой музыки на Би-би-си.
— Почему один из вас не в студии? — ласково перебивает его Малл Стэндиш.
— Мы решили проиграть весь гребаный флойдов альбом, — отвечает Готорн, — всё до последнего бульканья и визга. Так что на несколько часов мы свободны. Ино доверено перевернуть диск, пока мы будем здороваться с нашим стариком.
Он достает из кармана пальто початую бутылку бурбона. Малл Стэндиш берет ее, обтирает горлышко и подносит ко рту.
— Роберт Джонсон был отравлен владельцем театра, подозревавшим, что он трахает его цыпочку, — задумчиво произносит Готорн. — Сонни Бой Уильямсон, пытаясь спасти его, вырвал у него из рук бутылку. «Никогда не пей из открытой бутылки, — сказал он. — Откуда ты знаешь, что в ней». Джонсону это не понравилось. «Никогда не вырывай у меня из рук бутылку виски», — ответил он и выпил из другой открытой бутылки и — о-па! Конец истории.
Малл Стэндиш пьет, возвращает бутылку, представляет Ормуса.
— А, тот самый индийский соловей, — говорит Готорн. (Пошел дождь — мелкая ледяная морось проникает между телом и одеждой, между Ормусом и его счастьем, между отцом и сыновьями.) — Золотой голос Бомбея! Значит, он все-таки тебя отыскал. Давно пора. И теперь ты бриллиант Кохинор, его гребаный алмаз в заднице. Немного староват для этого, на мой взгляд. Все, что могу сказать, — надеюсь, ты вымоешь рот перед тем, как поднести его к моему гребаному микрофону.
— Готорн, ради Христа! — Низкий голос Стэндиша звучит угрожающе, и молодой человек прикусывает язык. Слишком поздно, слово не воробей. На вопрос Ормуса, почему именно он, Стэндиш ответил: «Можете назвать это вдохновением». Но, конечно, вдохновение здесь ни при чем. Это любовь.
Стоящий под дождем с непокрытой головой Малл Стэндиш, изобличенный, пристыженный, извиняется перед Ормусом Камой и признаётся:
— Я был не совсем откровенен. Я уже говорил, что наводил о вас справки. Мне следовало признать, что здесь не обошлось и без моих личных чувств. Рвение. Рвение, с которым я это делал. Об этом я умолчал, я виноват перед вами. Однако я могу дать вам тысячепроцентную гарантию, что это не создаст вам проблем…
Готорн фыркает невеселым смешком. Уолдо со своим насморком, стараясь ни в чем не отстать от брата, фыркает вслед за ним. Из носа у него вылетают сопли, наподобие клейкого флага. Он вытирает их тыльной стороной покрытой цыпками ладони.
Ормус снова слышит отголоски. В Готорне Кроссли он видит воскресшую Вину, Вину времен Нисси По, чья семейная история так похожа на историю этого дерзкого, обозленного мальчика из разрушенной семьи. Он также понимает, что пространные воспоминания Малла Стэндиша о своем любовнике Сэме Тропикана, который охотился за ним много месяцев, наконец нашел и разом изменил его жизнь, были притчей, смысл которой заключался в следующем: Это то, что я могу сделать для тебя. Это правда: я преследовал тебя, я был одержим любовью к тебе. Но сейчас я могу изменить твою жизнь, настал мой черед дать что-то другому, одарить, как когда-то одарили меня. Я ничего у тебя не прошу, только разреши мне быть для тебя Санта-Клаусом.
— Я ничего у вас не прошу, — произносит раздавленный Малл Стэндиш. — Но я очень многого хочу для вас.
— Выпустите меня отсюда, — требует Ормус, и Малл Стэндиш, уже не находя больше слов, лишь мокнет под дождем, умоляюще протянув к нему дрожащие руки. Его пустые ладони смотрят вверх.
Готорн Кроссли смягчается.
— Да оставайся ты. Окажи такую гребаную любезность. Хотя бы ради того, из-за чего мы тут сидим. Тут есть выпивка и музыка; нет дури — увы! — представители закона нас время от времени навещают, надеются найти хоть какой-то предлог, чтобы нас поиметь; но единственное, что нам тут действительно угрожает, это что однажды бог морских пучин распахнет громадную пасть и проглотит нас. Тогда как там, — он показывает быстро пустеющей бутылкой виски в сторону берега, — там до того страшно, что нет никаких гребаных слов.
— Там, — поясняет Уолдо, — епископы-извращенцы и протухшие яйца по-шотландски, «чоп сьюи» [154] навынос и продажные копы, куклы вуду и напалм. Там анаболики, коровы и противопехотные мины к северу от ДМЗ [155] . А также Байд-форд-Парва, и Пиддлетрентайд, и Эшби-де-ля-Зук, и фермеры в резиновых сапогах, и дельта Меконга, где не спасают никакие резиновые сапоги, и Тет [156] — не место, а дата, как Рождество, — это все тоже там. Там клуб «Арсенал», и Ринго женится на своей парикмахерше, и Гарольд Уилсон, и русские гуляют в космосе. И убийцы с топорами, и насильники матерей и отцов.