Ни одна из этих истин не нужна ни Готорну, ни Уолдо.
Вскоре после отъезда женщин на Анфолд-роуд происходит пожар, и магазин выгорает дотла. Подозревают поджог, но доказать не могут, и спустя какое-то время страховые компании выплачивают компенсацию. Г-н Томми Джин, вложивший в магазин большую часть средств, получает львиную долю выплат, но и на прекрасный морской курорт Зопилот в мексиканской провинции Оаксака, что на берегу залива Техуантепек, отослан чек на очень заметную сумму. Чек обналичивают — это все, что известно об Антуанетт Коринф и ее подруге. Они исчезли, отправившись туда, куда наша история пути не знает.
Некоторые события повторяются, кажутся неизбежными. Огонь, смерть, неопределенность. У нас из-под ног вырывают ковер, и на том месте, где должен быть пол, нашему взору открывается бездна.
Дезориентация. Потеря Востока.
Позднее, в период так называемых потерянных лет, после выхода из долгой комы, Ормус Кама спорадически ведет дневник, — это случайные записи, поток сознания, полный сумасшедшего бреда, «поэзии», видений, разговоров с умершими, и многочисленные наброски песен.
В одной из ранних записей он опишет галлюцинацию, увиденную им на заднем сиденье роковой «Mini Cooper», — по всей вероятности, непосредственно перед столкновением с грузовиком с удобрениями: «Моя макушка раскрыта, ее просто сорвало, как взрывом, и он вылез и убежал. Теперь он больше не приходит ко мне, зачем ему, он свободен, он больше не бегает по коридорам и лестницам казино в поисках выхода, он спасся, он где-то в другом месте. Если встретишь его, помни, что это он, а не я. Он просто похож. Он — не я».
А вот еще одна из ранних записей: «Вина, теперь я знаю тебя лучше. Любимая, я встретился с твоей смертоносной матерью. Я видел ее в мире ином и выжил».
Сначала, пока санаторий в оранжерее еще не был готов, Ормуса уложили в кровать Спенты, установив вокруг всевозможные капельницы и мониторы. Эта часть дома — старая и странная, как и сама Англия. Морось из мельчайшей гипсовой пыли медленно оседает на щеках Ормуса. Сидящая рядом Спента стирает бледные крапинки пестрым шелковым платком. Вернувшийся домой Вайрус Кама сидит тихонько, сложив руки на коленях, в углу хозяйской спальни на резном складном стуле из черного тикового дерева, служившем Коллекционеру-путешественнику в его странствиях вдоль Вайнганги и по Сионийским горам, — теперь это территория штатов Махараштра и Мадхья-Прадеш. Спента вглядывается в своих сыновей: Сон и Молчание; она склоняет голову и в сто первый раз дает себе слово загладить свою вину перед этими потерянными мальчиками, излечить их своей запоздалой любовью. Может, еще не поздно, искупление возможно — для них и для нее. Она молится своим ангелам, но они больше не отвечают. Теперь сыновья — ее единственные ангелы.
Но Сайрус! — беззвучно скорбит она. Слишком поздно.
Повсюду вещицы, напоминающие о Британской Индии. Над шезлонгом с длинными подлокотниками висит чхатри [187] . Школьные групповые фотографии, раскрашенные гравюры Даньелла. Серебряный чайный сервиз, каменная голова бога, снимки, сделанные в чудесные дни охоты на птиц и диких животных, тигровая шкура, каменные шкатулки, инкрустированные серебром, — бидри, комодик для благовоний, фисгармония, ковры и ткани. Вставленное в рамку письмо от Моргана Форстера с описанием пещер в поросшем кустарником холме, где живет странное эхо.
Появляется медсестра-индианка.
Лишь спустя некоторое время, когда Спента вспоминает, кто она и где она ее раньше видела, они понимают, что никто не впускал эту девушку в дом. Кажется, что она материализуется из ниоткуда, озабоченно выглядывая из-за плеча Спенты и Стэндиша; на ней непорочно-чистая, накрахмаленная бело-голубая униформа, на груди приколоты маленькие часики. «Меня прислало агентство», — неопределенно бросает она, занимаясь полотенцами и простынями, одновременно читая табличку в ногах лежащего в коме певца. Спента и Стэндиш совсем выдохлись. Сказываются шок и безмерная усталость, поэтому даже когда Вайрус Кама встает со стула Коллекционера и тревожно дергает мать за рукав, Спента лишь отмахивается от него и, сжав голову руками, падает в кресло. Стэндиш тоже на грани срыва, с момента катастрофы он почти не спал. Индийская медсестра приглушает свет в спальне и приступает к своим обязанностям, ее компетентность не вызывает сомнений. Это привлекательная девушка с хорошо поставленной речью, прекрасно осведомленная о жизни бомбейского высшего общества. Она рассказывает Спенте о своей работе в госпитале вместе с сестрами Марии Благодатной, хотя, торопливо добавляет она, сама она не монахиня. Возможно, поэтому Спента, мысли которой витают где-то далеко, называет незнакомку Марией, и та с готовностью отзывается на это имя. «Отдыхайте», — говорит Мария, и Стэндиш со Спентой покорно уходят; за ними следует, покачивая седеющей головой и оглядываясь на медсестру, Вайрус Кама.
Оставшись наедине со спящим Ормусом, медсестра заговаривает с ним голосом, полным тайны и томления. Наконец-то, моя любовь. Пусть это не наше милое гнездышко в Ворли, ничего, где бы ты ни был, мое место рядом с тобой — и так далее; твое ложе — единственное желанное место для меня — и дальше в том же духе; и даже когда ты умрешь, моя любовь, я последую за тобой в могилу, и по ту сторону могилы — и так далее и тому подобное.
Затем она напоминает лежащему без сознания мужчине о том, как они занимались любовью, о всем том прекрасном, что было между ними, о величайших проявлениях их страсти, физической мощи и гибкости, не говоря уж о чувственной власти некоторых умащений. Ее продолжительная речь — эротический шедевр, который был бы навсегда утрачен, если бы не магнитофон «Грюндиг», установленный Стэндишем под кроватью Ормуса на случай, если он вдруг ненадолго придет в себя, когда ни его, ни Спенты не будет рядом, и скажет что-нибудь — неважно что. Ормус хранит молчание, но тонкая коричневая пленка флегматично впитывает все слова Марии, подслушивая ее интимные признания, как те, другие, вымышленные, пленки запечатлевали слова созданного писательским воображением президента Никсона в романе «Уотергейт». В какой-то момент она переходит от слов к делу, она подробно и недвусмысленно рассказывает Ормусу, что собирается пробудить его ото сна, апеллируя к его плотским желаниям, слышится позвякивание стеклянных флаконов, затем скользкий звук растирающих масло ладоней, прикасающихся к спящему телу.
Качество записи очень высокое. Каждый слушающий ее может легко представить себе, как Мария забирается на кровать (скрип матрасов), и так как человеческое воображение заходит слишком далеко, я должен сразу перейти к ясно различимым звукам широко распахивающейся двери и полных ужаса голосов врывающихся в комнату Спенты и Стэндиша. Спента наконец припоминает нимфоманку на борту самолета, которым они летели в Лондон.