«Дворец воспоминаний» повествовала о янычарах, а Макиа тем временем смотрел на ее рот. Слушая рассказ о том, как по прибытии в Стамбул юных рекрутов раздевали для осмотра, он видел лишь, как красиво складывались ее губы, когда выговаривали французское «ню». Она рассказывала, как их готовили к профессиям мясников и садовников, и, пока она произносила все эти слова, его указательный палец следовал за очертаниями ее губ. Женщина говорила, что у детей отняли даже их имена и все они получили новые, в составе которых было слово абд, то есть «раб», — такие, например, как Абдулла или Абдулмомин, а он, вместо того чтобы печалиться по поводу искалеченных детских душ, испытывал раздражение и досаду, когда слышал из ее прелестных уст чуждые его уху восточные звукосочетания. Он легонько целовал ее в уголки губ, а она рассказывала о старшем белом евнухе, о старшем чернокожем евнухе, наставлявших мальчиков, как следует ублажать султана, а также о том, что ее герой сразу же получил недостижимый для новенького пост сокольничего. Пока она говорила, друг детства взрослел у Никколо на глазах, превращался из ребенка во взрослого мужчину или в то, чем становится мужчина, у которого отрочество не состоялось, — возможно, в человека, так и не сумевшего повзрослеть. О да, его друг Аргалья освоил в совершенстве науку войны и заставлял других восхищаться им и бояться его; он уже отбирал под свое начало воинов из бывших детей-пленников, он обзавелся четырьмя гигантами — телохранителями (это были швейцарцы-альбиносы, купленные им на рынке живого товара в Танжере, — Отто, Ботто, Клотто и Д'Артаньян) и рабом-сербом по имени Константин, который был взят в плен при осаде Ново-Брдо.
О да, Аргалья где-то там уже стал взрослым, достиг высоких постов и власти, — все это было важно знать Никколо, но он поймал себя на том, что, следя за едва заметной мимикой «дворца воспоминаний», за движениями ее губ и языка, глядя на ее гладкую, розовеющую, словно подсвеченный алебастр, кожу, он впадает в мечтательность.
Возле их фермы в Перкуссине он часто, лежа на мягким опавших листьях, слушал убаюкивающие птичьи голоса, в которых высокий звук чередовался с низким: твик-твик-твик-твик — щебетали птицы. Иногда же, сидя у ручья, он любил следить за плавными извивами потока, бегущего по галечному дну. Женское тело, если приглядеться внимательнее, тоже жило и дышало в определенном ритме, созвучном с дыханием земли; в нем ощущалась не слышимая ухом музыка, своя, сокрытая от глаз, истина. Макиа веровал в эту истину, как другие верят в Бога или в любовь; веровал в то, что истина всегда скрыта, что явное и внешнее на поверку неизменно оборачивается ложью. Поскольку он любил во всем точность, то прилагал массу усилий к тому, чтобы докопаться до истинной, скрытой сущности предмета, осознать, что он являет собой, отбросив при этом представления о хорошем и дурном, о прекрасном и безобразном. Все они были относительны, вводили в заблуждение и не имели ничего общего с истинным положением дел — с сутью вещей, с механизмом их действия, с их кодом, их тайной.
Именно подобного рода тайну заключало в себе тело лежащей рядом женщины. Тело, ставшее инертной оболочкой, из которой либо изъяли обитавшую там личность, либо упрятали ее в ворох бесконечных историй; тело, превращенное в лабиринт комнат, забитых рассказами. Чистый лист. Сомнамбула, механически сыпавшая словами, пока он раздевал и ласкал ее. Он обнажал ее без всякого стеснения и смущения, не испытывая ни малейшего чувства вины. С пристрастием ученого он искал ее душу. В еле заметном движении бровей, легком подергивании мускула на бедре, во внезапно дрогнувшем уголке правой губы он усмотрел наличие жизни. Сокровище, принадлежавшее только ей, — ее личность не была разрушена. Она заснула, но ее можно пробудить. «Ты рассказываешь эту историю в последний раз, — прошептал ей на ухо Макиа. — Дай ей уйти вместе со словами». Он исполнился решимости слово за словом, эпизод за эпизодом разобрать до основания «дворец воспоминаний» и освободить подавленное эго. Он легонько куснул ее за ухо и заметил ответное движение головы, он прижал своей ногой ее ногу, и большой пальчик благодарно шевельнулся. Он стал ласкать ее грудь — и едва уловимо, так, что это мог заметить только ищущий, выгнулась, откликнувшись на ласку, ее спина. В том, что он проделывал, не было ничего дурного. Он ее спасал, и когда-нибудь она скажет ему за это спасибо.
Во время осады Трабзона дождь лил не переставая. Холмистая местность кишела татарами и прочими язычниками. Дорога в долину превратилась в сплошной поток грязи, и лошади увязали в ней по самое брюхо. Они бросили повозки и перегрузили мешки с запасами на спины верблюдов. Одно животное упало, ящик с царской казной раскололся, и шестьдесят тысяч золотых рассыпалось по всему взгорку. В мгновение ока герой вместе со своими швейцарцами и сербом обнажили сабли и встали на страже, пока не прибыл сам султан. После этого случая султан стал доверять ему больше, чем кому-либо из своей родни.
Ее тело наконец-то расслабилось. Доступное и соблазнительное, оно покоилось возле него на шелковых простынях. Она продолжала говорить, но теперь ее повествование касалось совсем недавнего времени. Аргалья почти, достиг того же возраста, что и его друзья, хронологическая последовательность была восстановлена, вскоре она закончит рассказ, и тогда Макиа ее разбудит. Чертовой карлице не терпелось. Она убеждала Макиа взять ее спящую. «Давай, не тяни, нечего миндальничать, — говорила она. Отходи ее по полной — глядишь, и глаза откроет». Он поступил иначе — решил не трогать ее, пока она не проснется сама, и в этом заручился согласием Алессандры. Он убедил ее, что «дворец воспоминаний» хоть и рабыня, но женщина редкой красоты и заслуживает бережного обращения.
Воевода Валахии Влад Третий, он же Дракула, он же Вампир и Казикли-бей, считался непобедимым. Шептались, будто он высасывал кровь посаженных на кол людей, и это давало ему сверхъестественную силу. Он был бессмертен, его невозможно было убить, и о его злодействах ходили легенды. Рассказывали, что для устрашения он послал венгерскому государю отсеченные носы плененных им венгров. Все эти рассказы внушали ужас, и поход на Валахию никого не радовал. Для поднятия духа султан распорядился раздать янычарам тридцать тысяч золотых и объявил, что в случае победы им будут возвращены их прежние имена и дано право владеть землей. Дракула уже успел сжечь всю Болгарию и посадить на кол двадцать пять тысяч человек, но у него армия была значителъно меньше, чем у султана Османской империи. Он начал отступать, оставляя за собой выжженные земли, отравленные колодцы и перебитый скот. Отряды султана нередко оказывались без пищи и воды, и тогда валахское чудовище совершало на них неожиданные нападения. Войско несло большие потери, и множество воинов приняли мучительную смерть на дубовых кольях. Дракула заперся в Тырговиште, и султан объявил, что пора покончитъ с этим дьяволом.
Однако у Тырговиште их ожидало ужасающее зрелище: бревенчатый палисад крепости был утыкан телами. Двадцать тысяч мужчин, женщин и детей посадили на колья с целью устрашения неприятеля. Мертвые младенцы висели на руках мертвых матерей, и вороны уже вили гнезда там, где некогда у женщин были груди. Этот лес мертвецов вызвал у султана такое отвращение, что он отдал приказ перепуганным отрядам повернуть вспять. Кампания грозила завершиться бесславно, но тут из рядов со своими верными слугами выступил наш герой. «Мы сделаем что требуется», — сказал он и через месяц вернулся в Стамбул с головой Вампира в кувшине с медом. Тело его было насажено на кол точно так же, как он проделывал это с десятками тысяч других людей. Его оставили монахам Снагова для совершения тех церемоний, которые они сочтут нужными. Вот тогда-то султан и понял, что герой — существо сверхъестественное и оружие у него заговоренное и слуги у него тоже не простые смертные. Герой был удостоен высшего звания «Носитель магической сабли», и ему вернули свободу. «Отныне, — провозгласил султан, — ты моя правая рука и такой же сын мне, как и все зачатые мною. Ты теперь не раб и не мамлюк, отныне ты турок и будешь зваться паша Аркалия».