Акбар отдал приказ: «Всем покинуть город».
* * *
До конца жизни император был убежден, что таинственное исчезновение озера у Фатехпур-Сикри явилось делом рук чужеземца, которого он незаслуженно обидел и спохватился, когда было уже слишком поздно. Против пламени императорского гнева Могор использовал воду — и победил. Правда, нанесенный Акбару удар не был смертельным. Моголы были кочевниками прежде, станут ими на какое-то время и теперь. Уже сейчас две с половиной тысячи мастеров по установке временного жилья — целая армия — были наготове; их слоны и верблюды тотчас же могли двинуться туда, куда повелит император, и разбить шатры там, где ему захочется отдохнуть. Его империя слишком обширна, его сокровища слишком велики для того, чтобы один удар мог нанести ему непоправимый ущерб. Рядом, в Агре, была крепость и много дворцов, в Лахоре — тоже. Он покинет Сикри, но оставит свой любимый, покинутый водой город из камня и дымного марева одиноко стоять век за веком как напоминание, как символ быстротечности всего сущего и внезапных поворотов судьбы, от которых не может себя уберечь ни один человек, даже сам император. Но он выдержит. Собственно, быть правителем и значит уметь приспосабливаться к обстоятельствам, уметь меняться вместе с ними. А поскольку правитель по своей человеческой сути ничем не отличается от любого из подданных своих, только более совершенный, волей Всевышнего вознесенный над себе подобными, то способность менять себя — непременное условие существования человека вообще. Двор, вся знать, все, кто служил ему, покинут этот город вместе с ним, но в последнем караване, который выйдет отсюда, не будет места для простых землепашцев. Их, как всегда, бросят на произвол судьбы. Они разбредутся, они затеряются на просторах Хиндустана. О них некому позаботиться, кроме них самих.
И тем не менее они не восстают против нас, думал Акбар. Они мирятся со своей горькой долей. Как это возможно? Отчего они такие? Они понимают, что мы их бросаем, и продолжают выполнять наши приказы — непостижимо!
На приготовления к великому переходу ушло два дня. На это время воды хватило, но к исходу второго дня озеро ушло совсем, и на месте, где еще недавно было полно чистой влаги, поблескивала на солнце лишь жидкая грязь. Еще два дня — и даже эти следы исчезнут. Останется только иссохшая, растрескавшаяся глинистая поверхность. Наутро третьего дня процессия во главе с царским семейством и приближенными двинулась по дороге к Агре. Акбар, держась очень прямо, ехал верхом, его женщины — в изукрашенных паланкинах. За членами семьи следовали знатные люди, дальше — слуги и их домочадцы; замыкали процессию запряженные буйволами повозки, на которые погрузили весь свой скарб мастера и ремесленники. Среди них были мясники, лекари, каменщики — и проститутки. Для них место всегда находилось. Ремесло можно было переместить, но землю — никак. Словно веревками привязанные к своей высыхающей земле, земледельцы глядели вслед уходящему каравану, а потом, очевидно преисполненные решимости урвать хоть одну ночь счастья перед тем, как провести оставшуюся жизнь в голоде и нищете, толпы брошенных на произвол судьбы людей стали взбираться на холм. Сегодня единственный раз в жизни они вдоволь потешат себя, они будут играть живыми фигурами в шахматы и будут взбираться на каменное дерево-трон. Сегодня ночью любой из них сможет подняться на верхнюю террасу Панч-Махала и, вообразив себя падишахом, любоваться своими владениями. Сегодня, если хочешь, можешь провести ночь в покоях императора. А завтра… Завтра нужно будет попытаться найти способ не умереть.
* * *
Лишь один из членов царской семьи так и не покинул Сикри. После пожара в Доме Сканды госпожа Ман-баи, видимо, повредилась рассудком: сначала она металась и вопила, а затем, после того как принц Селим прикрикнул на нее, впала в глубокую тоску, внезапно утратив дар речи. Вместе с Сикри ушла из жизни и она. Возможно, виня себя за гибель столицы, она в предотъездной суматохе улучила момент, когда рядом не было никого из служанок, и проглотила опиум. Последним, что совершил Селим, перед тем как присоединиться к покидавшему Сикри каравану, было захоронение любимой жены. Так окончилась история долгой вражды двух женщин — сиятельной Ман-баи и Мохини-Скелетины.
Когда Акбар проезжал мимо кратера, где совсем недавно плескались живительные воды озера, он вдруг понял смысл преследовавшего его проклятия. Оно не имеет отношения к настоящему. Пока что он непобедим и, если пожелает, может возвести еще целый десяток Сикри. Проклято его будущее. Едва он умрет, все, к чему он стремился, его взгляды на жизнь, его начинания и планы — все испарится, как вода. Будущее не сложится так, как он надеялся, оно станет чуждым и враждебным пространством, где людям предстоит заботиться лишь о том, как бы выжить, и сосед станет ненавидеть соседа. Они будут крушить и топтать святые места, начнут в пылу новых битв — каждый за своего бога — снова истреблять друг друга, то есть совершать то, с чем он надеялся покончить раз и навсегда. Жестокость, а не цивилизованность станет управлять миром.
«Если ты хотел таким путем наказать меня, Могор дель Аморе, — мысленно обратился Акбар к исчезнувшему чужеземцу, — то ты выбрал для себя неверное прозвище, ибо в мире будущего не останется места для любви».
Ночью к нему в шатер явилась скрытая принцесса Кара-Кёз во всем блеске своей былой красоты. Не то существо в мужском наряде, надетом при бегстве из Флоренции, но девушка в расцвете юности, создание, перед чьими чарами не устояли ни шах персидский Исмаил, ни янычар из Флоренции — обладатель заговоренной сабли Турок Аргалья. В ночь ухода Акбара из Фатехпур-Сикри она впервые разомкнула свои уста.
— Ты ошибся в одном, — молвила она.
Дело в том, что у Кара-Кёз не могло быть детей. Она была возлюбленной шаха и блистательного воина, но ни от одного, ни от другого не понесла. В Новом Свете не она родила девочку.
— Тогда кто же был матерью младенца? — изумленно спросил император. Огоньки, отражаясь от украшенных зеркальцами стен шатра, плясали у него в глазах.
— Со мной было мое Зеркальце, — ответила принцесса. — Мы похожи как две капли воды, она была моим эхом. Мы делили с ней всё, включая мужчин. Но ей было дано совершить то, чего не смогла я, — родить ребенка. Мне довелось быть принцессой, а ей посчастливилось познать материнство. Во всем остальном, — сказала принцесса, — воображение тебя не обмануло. Дочь Зеркальца оказалась точной копией матери, а следовательно, и меня самой. И было две смерти. Первой умерла та, которую ты вернул обратно, она сейчас перед тобою. После того как ее не стало, служанка внушила девочке мысль, будто она — дочь принцессы. А дальше — да, сбой во взаимоотношениях поколений; да, исчезновение таких понятий, как «отец» и «дочь», и возникновение других, кощунственно заменивших прежние. Отец назвался ее мужем. Так было совершено противное человеческой природе. Рожденная во грехе, она умерла, так и не зная, кто она. Анджелика — так ее звали. Перед смертью она велела своему сыну отыскать тебя и предъявить права на родство. Виновники преступления стояли рядом с ним у смертного одра, но промолчали. Теперь они оба предстали перед Всевышним, которому все открыто.