Он помнил тот вечер, о котором она говорила, когда она бросила сумку в продуктами и, крича, убежала домой. После этого она уже никогда не выходила из дому.

– Теперь они ничего не могут нам сделать, мама. Мы слишком далеко от них. Они никогда нас не найдут.

– НЕТ! – сказала она, глаза ее расширились. Лицо стало бледным, почти белым, как китайский фарфор, ногти впились в руку Палатазина, оставляя следы в виде полумесяцев. – НЕ НАДЕЙСЯ НА ЭТО! Если ты не будешь постоянно помнить о них, следить за их следами… ВСЕГДА!… тогда они подкрадутся к тебе и найдут тебя! Они всегда здесь, Андре… Ты просто их не видишь…

– Почему бы тебе не постараться уснуть, Мама? Я посижу здесь немного, пока мне не нужно будет уходить, хорошо?

– Уходить? – сказала она, неожиданно встревожившись. – Уходить? Куда ты идешь?

– Домой. Мне нужно идти домой. Меня ждет Джо.

– Джо? – Она с подозрением посмотрела на него. – Кто это?

– Моя жена, Мама. Ты знаешь Джо, она приходила со мной вчера вечером.

– О, перестань! Ты всего лишь маленький мальчик. Даже в Калифорнии они не разрешают маленьким мальчикам жениться! Ты принес молоко, о котором я тебя просила, когда возвращался из школы?

Он кивнул, стараясь улыбнуться.

– Я его принес.

– Это хорошо.

После этого она опустилась обратно на подушку и закрыла глаза. Еще секунду спустя рука ее, сжимавшая руку Палатазина, ослабила нажим, и он смог осторожно освободиться. Он сидел и долго смотрел на мать. Она так изменилась, но все же в ней было еще что–то от той женщины, которая сидела в маленьком домике в селе Крайек и вязала свитер для сына. Когда он очень тихо встал, чтобы выйти, глаза матери снова открылись, и на этот раз они прожгли его до самой души.

– Я не оставлю тебя, Андре,– прошептала она. – Я не оставлю моего мальчика одного. – После чего она уже по–настоящему заснула, приоткрыв рот. Дыхание с шелестом вырывалось из ее легких. В комнате пахло чем–то, похожим на увядающую сирень.

Палатазин выскользнул из комнаты, и доктор по имени Вакарелла позвонил ему в начале седьмого на следующее утро.

“Бог мой! – подумал Палатазин, взглянув на часы. – Дома меня ждет Джоанна!” Он завел машину, бросил последний взгляд на верхние этажи старого здания – теперь пустые, ловящие осколками стекол отблески света в каком–то еще не погасшем окне, и повел машину к Ромейн–стрит. Когда через два квартала он остановился у светофора, ему послышалось, что где–то завывают собаки странным гармоничным хором. Но когда зажегся зеленый и он поехал дальше, он уже больше их не слышал, а быть может, просто боялся слушать? Мысли о происшествии на Голливудском Мемориальном навалились слишком быстро, чтобы он успел их отсечь. Рука его, сжимавшая руль, стала влажной от испарины.

“Теперь они ничего не могут нам сделать,– подумал он. – Мы слишком далеко от них. Слишком далеко”.

Из глубины его памяти ему ответил голос матери:

Н Е Н А Д Е Й С Я…

7.

Мерида Сантос бежала долго, спасаясь от шумной мешанины бульвара Уайтиер, пока у нее не начали болеть ноги. Она остановилась и прислонилась к полуразвалившейся кирпичной стене, чтобы растереть икры. Легкие пылали, глаза застилали слезы и из носа текло, “Проклятый Рико! – подумала она. – Я его ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!”

Она стала придумывать, что ей с ним сделать. Сказать Луису, что он ее избил и изнасиловал, чтобы “Убийцы” поймали этого Рико и разорвали на куски. Матери она скажет, что он ее напоил до бесчувствия и только тогда овладел, и мать заявит на него в полицию. Или она сама может заявить в полицию, что знает продавца кокаина на Закатном бульваре. Не хотят ли они узнать его имя?

Но в следующую минуту все эти планы мести разрядились во всхлипывания. Она понимала, что ничего этого сделать ему на сможет. Она не вынесет, если ему будет больно, она лучше сама умрет, чем будет знать, что его избили “Убийцы” или что он попал в камеру. Из искры горя и обиды загорелось пламя любви и влечения – и физического, и эмоционального. От этого новые слезы покатились по щекам Мериды. Она вдруг начала дрожать, не в силах унять эту дрожь. Где–то в животе у нее словно образовалась дыра, грозившая поглотить всю Мериду – тогда весь мир увидит маленький зародыш, который только–только начал образовываться внутри. Он надеялась, что это будет мальчик с таким же кофейно–карими глазами, как у Рико.

Но что же делать теперь? Сказать матери? При одной мысли об этом она зябко повела плечами. С тех пор, как в прошлом году умер отец, мать совсем сошла с ума – она с подозрением следила за каждым шагом Мериды, будила посреди ночи, задавала вопросы о парнях, с которыми она встречалась. Чем они занимались? Курили эту поганую “траву”? Напивались вином? Луис видел Мериду с Рико и сказал маме, что Рико – большой человек среди толкачей кокаина на Закатном бульваре. Луис, которому было только двенадцать, бегал с бандой подростков, которые называли себя “Убийцами”, он убегал к ним почти каждую ночь, и хулиганы из их банды ненавидели Рико, потому что ему удалось подняться туда, куда он подняться не могли. У Меридиной мамы случился настоящий припадок истерики, она угрожала запереть Мериду в шкаф или заявить в полицию, пусть отправят ее в специальную колонию. И что произойдет теперь, если она скажет матери, что у нее в животе ребенок?

А может, сначала пойти повидать отца Сильверу? Возможно, он сам сможет поговорить с мамой? Да, именно это и следует сделать.

Мерида отерла слезы с распухших век и оглянулась по сторонам, определяя, в какую сторону идти. Она и самом деле бежала, не видя перед собой дороги. Перед нею тянулась узкая улица, вдоль которой выстроились мрачные кирпичные дома, уже нежилые, ставшие добычей уличных банд подростков. На кучах мусора и битого кирпича блестели стеклянные осколки. Над пустыми стоянками висел слой желтого тумана. Время от времен там шмыгал огромные, как кошки, крысы. У некоторых домов вид был такой, словно они попали под удар гигантского топора, обнажившего сосуды металлических труб, проводов, внутренности комнатушек и коридоров, ванных и туалетов. И повсюду сделанные из аэрозольных баллончиков с краской надписи: ЗОРРО – 78, Л.А. “УБИЙЦЫ”, “Конкистадоры лучше всех”, “Здесь был Гомес”, “Анита дает”. Были также и неуклюжие рисунки половых органов. На стене напротив Мериды было нарисовано огромное лицо с красной кровью, капающей их уголков рта.

Мерида вздрогнула. Становилось холодно, ветер свирепо свистел в лабиринте развалин, словно не в силах отыскать выход наружу. И теперь она поняла, что убежала слишком далеко. Она могла обернуться и увидеть отражение огней бульвара в небе, но во всех других отношениях шумный бульвар мог быть за сотню миль от нее. Она быстро зашагала, в глазах выступили новые слезы. Она пересекла улицу и пошла вдоль другой, которая оказалась еще уже; кроме того, здесь сильно воняло старым обуглившимся кирпичом. Конечно, ее улица и дом не могли быть очень далеко. Всего несколько кварталов… Мама ждет, она будет требовать ответа – где была Мерида.