— Вот еще, глупости какие! Хватит — и еще останется.
С батареи на Кабесуэле снова гремит орудийный выстрел.
Снова от того, как бомба раздирает воздух, все невольно втягивают головы в плечи. И снова — никакого ущерба.
— Место он выбрал неплохое, — бесстрастно замечает Маранья. — На перешейке, возле Санта-Каталины, в эти часы — отлив. Так что будет и время, и место выяснить отношения.
— Да притом еще и за городской стеной, так что правила нас не слишком будут касаться… Ничейная, так сказать, территория. Лазейку себе приготовил…
Маранья с легким удивлением покачивает головой.
— Да полно! Я его насквозь вижу, этого арагонского фанфарона… Заметно, что у него зуб на тебя. — Он очень спокойно глядит на капитана. — И давно уже… Я полагаю — еще с Гибралтара.
— Не у него на меня, а у меня — на него.
Лобо, глядящий в сторону моря и города, краем глаза ловит на себе очень внимательный взгляд помощника. Но когда оборачивается — тот отводит глаза.
— Я бы выбрал пистолеты, — говорит Маранья. — И скорей, и чище…
Новый приступ кашля прерывает его. На этот раз носовой платок — в мелких каплях крови. Помощник аккуратно складывает его, с безразличным видом засовывает в рукав.
— Послушай, капитан. Тебе предстоит еще поплавать на «Кулебре». И ответственность на тебе. И прочее… А я…
Он замолкает на мгновенье, погрузившись в свои мысли. Как будто вдруг забыл, что хотел сказать.
— А моя колода совсем истрепалась… В дым сносилась. Терять мне нечего.
Он тянется вверх всем своим тонким, сухощавым телом, запрокидывая бледное лицо к небу, словно хочет вдохнуть свежего воздуха, которого так не хватает его дырявым легким. Добротного сукна элегантный черный фрак с широкими отворотами только подчеркивает обманчивую особенность его облика: Маранья кажется мальчиком из хорошей семьи, попавшим сюда совершенно случайно. Наблюдая за ним, Пепе Лобо вспомнил вдруг: Маркизику два месяца назад исполнился двадцать один год. А двадцати двух не будет никогда. По крайней мере, сам он изо всех сил делает для этого все возможное.
— И с пистолетом я хорош, капитан… Лучше, чем ты.
— Иди к черту, помощник.
Этот приказ — или предложение — разбивается о невозмутимое бесстрастие Мараньи.
— Мне, видишь ли, сейчас уже все равно, с туза ли зайти или пятеркой крыть, — замечает он с обычной холодностью. — Лучше от пули загнуться, чем от кровохарканья в номере какой-нибудь гостинички.
Пепе Лобо не нравится, какой оборот принимает их разговор. И он предостерегающе поднимает руку:
— Забудь. Это мое дело.
— Ты ведь знаешь… — Губы юноши кривятся в неопределенной, но с явным оттенком жестокости усмешке. — Мне по вкусу такие забавы… Люблю прогуляться по лезвию.
— Гуляй себе, сколько влезет, только не за мой счет. А если так торопишься на тот свет — положи в карманы по шестифунтовому ядру да и сигани за борт.
Маранья некоторое время молчит, словно бы в самом деле оценивая выгоды и недостатки этого предложения.
— Это ведь из-за нашей хозяйки, а? — говорит он наконец. — В ней ведь все дело?
Но это не вопрос, а утверждение. Оба молча стоят у борта и смотрят в одну сторону — на город, исполинским кораблем простершимся перед ними: в зависимости от освещения и от состояния моря порою кажется, что он плывет, а порою — что намертво сел на мель под крепостными стенами. Маранья достает сигару, закуривает:
— Ладно. Надеюсь, ты прихлопнешь эту тварь. Чтоб под ногами не путалась.
Интендантское управление Королевской Армады помещается в двухэтажном доме на главной улице Ислы. Вот уже полтора часа, как Фелипе Мохарра — бурая куртка, платок на голове, наваха за кушаком и альпаргаты на ногах — стоит в узком коридорчике первого этажа среди еще двадцати примерно посетителей, ожидающих приема: тут моряки, гражданские, старики, женщины в черном с детьми на руках. Пелена табачного дыма, гул голосов. Разговоры крутятся вокруг одного и того же — пенсии, пособия, наградные, которых не платят. У дверей в кабинет, небрежно привалясь к грязной стене с отпечатками грязных ладоней и пятнами сырости, стоит на карауле солдат морской пехоты в куцем синем мундире с желтыми, перекрещенными на груди ремнями амуниции. В коридор высовывается голова писаря:
— Следующий!
Под взглядами соседей Мохарра, встрепенувшись, входит в приоткрывшуюся дверь. На его «добрый день» никто не отвечает. Солевар бывал здесь так часто, что наизусть выучил и коридор, и кабинет, и все, что в нем ни есть. За маленьким, заваленным бумагами столом, окруженным картотечными шкафами, на одном из которых рядом с порожней бутылкой вина лежит полковриги хлеба, работает прапорщик. Мохарра останавливается перед столом. Он прекрасно знает и прапорщика, и писаря — прапорщик неизменно все тот же, а писари часто меняются, — но знает и то, что для них десятки посетителей, ежедневно проходящие здесь, — все на одно лицо. И он, конечно, тоже.
— Мохарра, Фелипе… Мы там канонерку французскую пригнали… Вот пришел наведаться, как там будет с деньгами за нее…
— Номер дела?
Солевар называет номер. Он по-прежнему стоит на ногах, потому что никто не предложил ему присесть — единственный незанятый стул с намерением отставлен в дальний угол, чтобы у посетителей не возникало побуждения расположиться с удобствами и надолго. Покуда писарь роется в шкафу, прапорщик снова берется за бумаги, лежащие на столе. Но вот писарь кладет перед ним раскрытую в нужном месте регистрационную книгу и папку с документами.
— Мохарра, вы сказали?
— Он самый. Там еще должны значиться Франсиско Панисо и Бартоломе Карденас, ныне покойный.
— Не вижу.
Писарь из-за спины прапорщика показывает ему запись в книге. Взглянув туда, тот открывает папку и листает бумаги, пока не находит искомое.
— Да, есть. Ходатайство о выплате наградных за французскую канонерскую лодку, захваченную у мельницы Санта-Крус… Резолюция пока не наложена.
— Как вы сказали?
Прапорщик, не отрываясь от бумаг, пожимает плечами. Он пучеглазый, лысеющий, небритый. Из-под небрежно расстегнутого синего мундира выглядывает грязноватая сорочка.
— Я сказал, что ваше дело пока не решено, — равнодушно отвечает он. — Начальство еще не подписало.
— Однако же в той бумаге, что у вас тут…
Короткий, пренебрежительный взгляд. Взгляд занятого человека.
— Грамотный?
— Не… Не шибко… Нет.
Прапорщик похлопывает разрезным ножом по документам:
— Это копия прошения — вашего и ваших товарищей, — которое еще не удовлетворено. Нужна подпись капитан-генерала, а потом визы аудитора и начальника финансового управления Армады.