— А в таком, что хер я ему теперь дам «Пепси», — огрызнулся белокожий. — И ты ему больше ничего не давай.
— Не ругайся, парень. Мы не ругаемся, или ты забыл? Наши языки должны прославлять Господа, забыл?
— Ладно, ладно… как скажешь.
— Без меня, — сказал Нури.
— С тобой, — белокожий произнес это скорее мрачно и устало, чем раздраженно. — Ты сядешь рядом со мной перед телевизором, и мы будем вместе ждать новостей.
— Я не собираюсь сидеть две недели или сколько там понадобится, пока этот парень умирает в кресле от голода и жажды. Ты в своем уме?
Тут белокожий вскочил на ноги и заорал:
— Ты, парень, хочешь быстрой развязки? Хочешь с этим покончить?
Завязалась потасовка с пыхтением, спотыканием и покрякиванием. В своем воображении Тео рисовал борьбу титанов. Ему уже виделось, как эти двое сцепились из-за обреза, тот неожиданно выстреливает и белокожий замертво падает на пол. Но вместо этого, мгновением позже, обрез в руках белокожего возник перед его собственным носом.
«Как жаль», — только и успел подумать он, и в этот миг раздался большой взрыв.
Пуля унесла его через пространство, за лунные пределы, за пределы видимого небосвода. Он парил где-то на окраине Солнечной системы, в миллионах миль от Земли. Он был по-прежнему привязан к креслу, которое вместе с ним медленно крутилось в безвоздушной тьме, создавая иллюзию, что планеты и звезды вращаются вокруг него. Он знал, что это не так. Он был маленьким продырявленным кусочком мяса из Канады, болтающимся в пустоте, подобно множеству бесчисленных частиц.
— Мы прах, — так Малх закончил свое евангелие. — Но прах с миссией. Мы в себе несем семена нашего Спасителя, которые взойдут в тех, кто придет за нами.
«Проклятье, — подумал Тео. — Я не оставил детей».
— Жаль, приятель, — произнес Нури. — Жаль, что так случилось.
Вселенная Тео перестала вращаться и слепилась в молодого араба, стоящего перед ним на коленях.
Тео задергался в кресле, ловя ртом воздух, одуревший от подскока адреналина, после того как рухнул вниз с высоты миллионов миль, чтобы снова оказаться в своей телесной оболочке. Нури отдувался, развязывая бечевку на его щиколотках.
— Тебе надо в больницу, — сказал араб.
Высвобожденные руки Тео лихорадочно обшаривали все тело — лицо, шею, грудь, живот — в поисках пулевого отверстия. Одежда была облеплена обуглившимися кусками полиуретановой пены. Его ладонь задержалась на правом боку, под ребрами, где ощущалась пузырящаяся мокрота и боль ободранной кожи.
— Лучше не трогай, — посоветовал Нури.
— О господи, — простонал Тео. — Я умираю.
— Ты не умираешь, — сказал Нури. — Рана неглубокая. Такая… э… — Он чуть-чуть поводил в воздухе пухлыми пальцами, обозначая легкое прикосновение.
— Поверхностная?
— Вот-вот, — подтвердил Нури и показал на большую дыру в кресле, след главного повреждения от выстрела.
В квартире стояла странная тишина. Телеболтовня прекратилась. Жалюзи на окнах, доселе опущенные, оказались подняты, и можно было разглядеть облачное послеполуденное небо.
— Что произошло? — спросил Тео. — Где… э… ваш друг?
— Он хотел тебя пристрелить, но я отвел винтовку.
— Он мертв?
— Нет, он… спит. — Нури бросил взгляд в другой конец комнаты, а затем посмотрел на свои пухлые руки.
— Вы его вырубили?
Похоже, этот намек на его физическую удаль немного смутил Нури.
— Он не очень сильный. Вообще-то он больной. Кости и вообще. Дела у него неважные. Он принимает в день по десять-пятнадцать таблеток.
Тео не знал, как на это реагировать.
— Вы спасли мне жизнь, — наконец вымолвил он. — Спасибо.
Нури, кажется, его не слышал. Он думал о другом, о чем-то таком, что требовалось высказать немедля.
— Ты его не осуждай, — произнес он с чувством. — Он не всегда был таким. Когда-то… — Нури мысленно погрузился взглядом в историю их отношений, и его роскошные карие глаза затуманились. — Когда-то он был, в общем-то, нормальным мусульманином.
Тео сел прямо. Бок у него дергало, а тут еще открылась прямая кишка.
— А потом что случилось? — спросил он у Нури.
Тот пожал плечами, как бы давая понять, что это не к нему вопрос.
— Не знаю. Если хочешь, можешь идти. Я не хотел этих осложнений. Я хотел одного — остановить твою книгу, что я и сделал. Моя миссия выполнена. Ты можешь вызвать полицию, мне все равно. Тюрьмы я не боюсь. Я ничего не боюсь.
Тео попробовал подняться, но опять сел.
Из пулевого отверстия в кресле вылетела труха. Нури взял его за кисть и помог встать.
— Я никому не скажу, обещаю, — заверил его Тео. Ковер у него в ногах окрасился кровью. Хорошо бы раздобыть что-то вроде бинта; уж если начало везти, так, может, и дальше…
Его обещания не произвели на араба никакого впечатления.
— Я знаю, ты будешь говорить всем, кто согласится тебя выслушать, что твое признание было вынужденным. Но это неважно. Слова сказаны, их услышали. Назад их уже не возьмешь. Дело сделано.
— Я в том смысле, что никому не скажу про вас. Скажу, что я не разглядел своих похитителей, так как их лица были постоянно закрыты масками. И… и что они отвезли меня в лес.
Нури робко улыбнулся.
Тео собрался со всей возможной поспешностью с учетом жутковатой кровоточащей раны, обезвоживания организма и уделанных трусов. Пока он в ванной отжимал покоричневевшую губку, его терзал страх, что белокожий очнется и выстрелит в него вторично. Через полтора месяца копы ворвутся в квартиру и обнаружат труп Тео Гриппина с размозженной башкой, а все потому, что он слишком долго и тщательно обрабатывал промежность. Но белокожий не очнулся. Он продолжал лежать на кушетке без сознания, завернутый в одеяло. Рот его был безвольно раскрыт, а дыхание затруднено из-за вывалившегося языка.
Нури дал Тео чистое белое кухонное полотенце вместо бинта и тесную кожанку на молнии, чтобы прижать сложенное полотенце к ране.
— Я не возьму вашу куртку, — запротестовал Тео.
— Она не моя, — печально ответил Нури. — Это его куртка. И он ее давно не носит.
Тео застегнул молнию. Ансамбль из яркой узорчатой рубашки, тесной кожанки и подмокших брюк вряд ли прокатил бы на шоу Барбары Кун. Бумажник на месте, и на том спасибо. Перед выступлением в Pages он планировал переложить его во внутренний карман пиджака, чтобы удобнее себя чувствовать, сидя на жестком пластиковом стуле, но в последний момент забыл, пиджак же наверняка сгорел вместе с половиной книг.
— Тебя правда зовут Грипенкерль? — спросил Нури, открывая входную дверь.