Уильям набирает воздуху в грудь и начинает излагать свое предложение. Говорит он серьезно, быстро, нервно. Он, мистер Хант, человек не из самых напористых, но состоятельный. Источники его доходов? Он — отошедший отдел, чтобы не сказать бездействующий, партнер огромной издательской фирмы с общим доходом в 20000 фунтов — названия изданных ею книг слишком многочисленны, чтобы их перечислять, однако среди них присутствуют творения Маколея, Кенелма Дигби, Ле Фаню и Уильяма Айнсвор-та. Собственно, у него и сегодня назначена встреча с давним его приятелем Уилки — Уилки Коллинзом — это через… (он извлекает всем напоказ серебряные часы) через четыре часа. Однако сначала…
Он говорит о своем деле, не забывая, впрочем, задавать вопросы. Вопросы имеют большое значение (во всяком случае, на этом настаивает в своей только что прочитанной Уильямом памятной записке Генри Калдер Рэкхэм) для успешного подчинения перспективного компаньона своей воле. «Задавай вопросы, — настоятельно рекомендует старик, — с сочувствием отзывайся о затруднениях человека, с которым хочешь вести дела, а затем пакажи ему, что знаешь, как из них выпутаться». Уильям на всех парах мчит вперед, лоб его покрывается потом, слова так и льются с губ. «Не оставляй пауз, которые он может заполнить возражениями» — постоянно твердит старик. Уильям их и не оставляет. «Смотри собеседнику в глаза». Уильям смотрит в глаза миссис Кастауэй и с каждой проходящей минутой обретает все пущую уверенность в том, что добьется своего. Всякий раз, как дело доходит до цифр, он высказывается все с большей обстоятельностью, а говоря, что готов заплатить и больше, солидно кивает.
— Итак, — заканчивает он. — Дело идет о том, что я беру Конфетку на исключительное содержание: готовы ли вы обдумать это предложение?
На что миссис Кастауэй отвечает:
— Простите, мистер Хант. Нет.
Потрясенный, Уильям переводит взгляд на Эми Хаулетт, словно ожидая, что та бросится ему на помощь. Эми, однако ж, сидит, нахохлившись, в кресле и придирчиво разглядывает свои ногти, пронзительные глаза ее, по счастью, скошены в эту минуту на них.
— Но почему же? — вскрикивает Уильям, стараясь, впрочем, голоса не повышать — из страха, что его выволочет отсюда за ворот укрывшийся где-то поблизости вышибала. (Что присоветовал бы ему Генри Калдер Рэкхэм? «Отвечай человеку только что произнесенными им словами.») — Вы сказали, что за средний вечер Конфетка принимает одного, двух, самое большее трех джентльменов. А я предлагаю вам столько, сколько вы получаете за три таких свидания. Конфетке же я буду платить цену, какую она сама сочтет справедливой. Ваш доход останется прежним, просто источником его станет один человек, а не многие.
Миссис Кастауэй вместо того, чтобы в запоздалом прозрении хлопнуть себя ладонью в морщинистый лоб, отвечает на протесты Уильяма выводящим его из себя манером. Порывшись в одном из ящиков стола, она извлекает неряшливую стопку листов бумаги. Затем продевает персты в кольца больших латунных ножниц и на пробу прищелкивает ими.
— Все намного сложнее, чем вам представляется, мистер Хант, — негромко произносит она, раскладывая перед собой по столу бумагу. Глаза ее рыскают, перебегая с Уильяма на работу, к которой ей явно не терпится приступить, и обратно. — Начнем с того, что дом у нас маленький и оттого арифметика против нас. Если третья часть того, что мы, как известно всем, готовы предложить клиентам, станет полностью недоступной…
Звон дверного колокольчика, заставляет обоих собеседников вздрогнуть.
Эми Хаулетт испускает, глядя в потолок, стон.
— Да где же этот мальчишка? — вздыхает она, а после рывком поднимается из кресла.
— Вынуждена просить у вас прощения, мистер Хант, — говорит миссис Кастауэй, когда Эми в очередной раз уносится, чтобы исполнить работу заснувшего где-то Кристофера. — Наши маленькие правила требуют, чтобы ни один джентльмен не видел здесь другого. Поэтому, не будете ли вы настолько добры, что перейдете в соседнюю комнату (и она указывает ножницами направление), это совсем не надолго…
Миссис Кастауэй по-матерински кивает, и Уильям повинуется ей.
— Боль, — сообщает именно в эту минуту доктор Керлью, — возникает исключительно вследствие вашего противодействия.
Он вытирает пальцы белым носовым платком, прячет его в карман и наклоняется, намереваясь произвести вторую попытку. Она — миссис Рэкхэм, то есть, — вынуждает его полностью отработать получаемый им гонорарий.
«Только не Конфетку, не Конфетку, ты, мерзавец, свинья, — думает Уильям, стоя в смежной комнате, подергиваясь, прижав ухо к двери. — Она занята. Ты передумал. У тебя больше не стоит».
— …в столь ранний час… — слышит он слова миссис Кастауэй.
— …Конфетку… — отвечает мужской голос.
Корни волос на загривке Уильяма покалывает от ненависти. Его так и подмывает выскочить из укрытия, наброситься на соперника и дубасить гада, пока тот будет улепетывать к двери.
— … нет недостатка в других усладах…
Сердце Уильяма бешено бьется, он чувствует — все его будущее покачивается на краю головокружительной пропасти, ожидая спасения или свержения вниз. Но как же это случилось? Лишь пару дней назад никакой Конфетки для него даже не существовало. А сейчас он стоит, стискивая кулаки, готовый ради нее едва ли не на убийство!
Впрочем, необходимость в кровопролитии отпадает. Мужчине подсовывают Эми Хаулетт. И поделом ему, каналье. Уильям надеется, что мисс Хаулетт измордует его, осмелившегося посягнуть на Конфетку, до полусмерти.
— …стало быть, вино не требуется… вы, сколько я понимаю, спешите… вроде тысячи и одной ночи, втиснутых в несколько минут…
Уильям вслушивается в музыку сделки. Странно, слова, произносимые в гостиной, сквозь закрытую дверь почти не проходят, а звон монет различается так ясно!
— Мистер Хант?
Слава Богу.
Только теперь Уильям замечает, где он, собственно говоря, укрывался: в крошечном лазарете с порядочным выбором перевязок и склянок со снадобьями. А также бутылочек со спиртами, абортивными средствами — эти помечены перекрещенными костями и младенческими черепами — и ароматическими антисептиками, произведенными… произведенными… (он наклоняется, в надежде различить знакомую эмблему или вензелевое «Р»)… «Бичамом».
— Мистер Хант?
— Миссис Рэкхэм?
Агнес Рэкхэм, лежащая на спине не в одной миле отсюда, перекатывается на бок, дабы доктор Керлью смог проникнуть в нее еще глубже.
— Хорошо, — отсутствующе бормочет он. — Благодарю вас.
Он пытается отыскать матку Агнес, — по его сведениям, таковой надлежит находиться в четырех дюймах от входного отверстия. Средний палец доктора имеет в длину ровно четыре дюйма (он измерял), и оттого безуспешность его попыток ставит доктора в тупик.
— Вы упоминали о… сложностях, которые я не взял в рассуждение? — подсказывает Уильям.