Через несколько минут низкий мужской голос за дверью позвал Кристин. Выражение ее лица, когда она встала, было просто жуткое. Прямо как в фильмах ужасов, где люди улыбаются, уверяя, что с ними все в порядке, а на самом деле внутри у них сидит пришелец.
— Ты подождешь меня? — спросила она.
Конечно, он подождет.
Ее не было около получаса. В приемной царила гробовая тишина, секретарше, видно, больше некому было позвонить. Скотт пролистал все женские журналы, ну, по крайней мере, почти все. Ким Бэсинджер: осталась одна, разменяла четвертый десяток, но все еще кружит мужчинам головы. Арамис разжигает пламя страсти. Род Стюарт говорит, что опустил свой банан в вазу с фруктами в последний раз. Камилла Палья смеется над мужчинами: большинство из них не имеют понятия, что такое «куннилингус». Мысленно Скотт себе пометил: дома посмотреть в словаре, что это за штука.
Наконец Кристин вышла из кабинета врача. По виду все было как прежде: она полностью одета, никакой белой больничной рубашки или повязок, по крайней мере, ничего особенного Скотт не увидел. Только вот шла она, словно по яйцам, маленькими осторожными шажочками.
— Пойдем, — охрипшим голосом сказала она.
На улице она несколько минут шла рядом, потом остановилась и прислонилась к кирпичной стене.
— Не могу я сейчас идти домой, — выдохнула она. — Сначала придется пойти куда-нибудь еще. Где можно прилечь.
— Пойдем к твоему парню, — предложил Скотт.
— Нельзя.
— А почему?
— Просто нельзя и все, — Кристин заплакала.
Отчаяние сестры трогало и пугало Скотта. Это было так не похоже на вспышки раздражения, к которым он привык дома, когда мама и Кристин ругались, выясняя, что ей можно, а чего нельзя. Еще его поразило, что она все время говорит «мы», раньше никогда такого не бывало. Он всегда был для нее лишь орудием, поводом, предлогом, пользуясь которым, она могла сбежать куда-нибудь, где ее ждала компания поинтересней. Однако он не покорялся безропотно. Он не желал быть так вот просто брошенным в кино или зоопарке, он отказывался признаваться, в каких магазинах болтается, — я же не спрашиваю, чем ты занимаешься. Он требовал два фунта вместо одного. Но сейчас сестра выглядела такой маленькой, такой хрупкой, тяжело навалившись на стену, она буквально утонула в своем свободном белом свитере. Он прокашлялся и робко предложил:
— Может, пойдем в кино?
Она улыбнулась, из ее бледного носа вытекла тонкая прозрачная струйка. Вытерев нос рукавом, она покачала головой.
— Не смогу я сидеть на жестком сиденье, — произнесла она устало. — Мне нужно лечь.
— Тогда, может, на лужайке для пикников в зоопарке?
— Где-нибудь, где тепло и уютно, тупица.
И она повела его в картинную галерею. Ни один из них раньше в ней не бывал. Мать Риччи Фуллера работала там гардеробщицей.
— Оставь свою куртку в гардеробе, — велела ему Кристин. Но он не послушался. Журнал у него в штанах к тому времени размяк и сильно помялся от тепла и движения, и Скотт опасался, что если снимет куртку, будет заметно, как он выпирает из-под футболки. Кристин взглядом умоляла его, но тут он не мог уступить, она прочла это по его лицу. Она подошла к миссис Фуллер, поздоровалась, несколько секунд они поболтали о том о сем. Когда Кристин вернулась к Скотту, она была белая, как мраморные статуи, охранявшие вход в экспозицию девятнадцатого века.
— Возьми меня под руку, — встревожено прошептала она. — В глазах темнеет…
Скотт колебался. Он не был ни высоким, ни сильным. Что, если он не удержит сестру, если она упадет? Только не хватает, чтобы у его ног распростерлась бесчувственная девушка, а вокруг толпился народ, задавая кучу вопросов.
— Уведи же меня куда-нибудь, Скотт, черт тебя возьми!
Он схватил холодную, влажную руку Кристин и повел ее в «Девятнадцатый век». Там, к счастью, посреди зала стояла мягкая скамейка. Он присел с краешку, Кристин рухнула на свободную часть скамьи, со стоном обхватив его за талию. В горизонтальном положении она сразу же расслабилась, с детской непосредственностью устроилась поудобнее, его колени заменили ей подушку. Через мгновение она уже спала.
Скотт же сидел, оцепенев, боясь побеспокоить ее. Непривычно было ощущать ее голову у себя на коленях. Ее лица он не видел, хотя чувствовал ее влажное дыхание, проникавшее сквозь джинсы. Тяжести ее головы он не ощущал — только давление на журнал, согнутый корешок которого и взмокшие страницы врезались ему в пах. Он тревожился, не впала ли Кристин в кому. А может, ее будет тошнить, как тетю Мэриан после очередной операции. Тогда уж прямо на колени.
— Крис? — позвал он, тихонько тряхнув ее.
— Отстань, — пролепетала она. — Только смотри не уходи.
Скотт просидел так почти три часа, осторожно перемещая вес с одной ягодицы на другую, чтобы зараз немела только половина зада. А временами у него начинали неметь и гениталии, но это было даже лучше. Кристин спала, несмотря на его робкий скулеж и перемены позы. Но когда он попытался осторожно от нее освободиться, она захныкала и вцепилась в него. Пришлось сидеть. Поначалу он жутко скучал, но постепенно впал в состояние медитативного транса, разглядывая четыре картины, которые мог видеть со своего места.
Картина прямо перед ним изображала обнаженную женщину, расчесывающую волосы на берегу пруда, и троих стариков, наблюдавших за ней из-за каких-то кустов. У мужчин были длинные бороды и одежды, а выражение лица такое, как будто они только что увидели неподалеку взрыв бомбы, направляемой лазером. У женщины призрачная, серебристая ткань маскировала пространство между ног, а одну грудь прикрывали блестящие волосы. Она была прекрасна. Ее зеленые глаза светились так же ярко, как эктоплазма в «Охотниках за привидениями». Ее вторая грудь, оставшаяся обнаженной, была так же реальна, как его вожделение. Эту картину он запомнит до самой смерти.
Настало время закрываться, и экскурсовод попросил Скотта и Кристин освободить помещение. К счастью, услышав чужой голос, Кристин проснулась. Отдохнув, она явно чувствовала себя гораздо лучше. Вместе они покинули здание галереи. Теперь уже Скотт ковылял, отставая от сестры. Было шесть часов. Еще два часа назад им следовало быть дома, а им еще добираться.
— Как ты? — спросил Скотт, когда они стояли на автобусной остановке.
— Жива буду, — ответила сестра.
Солнце садилось, и заметно холодало. Обхватив себя руками, Кристин потерла ладони о белый ворс своего свитера. Скотт застегнул куртку. Поддувавший снизу ветер был просто спасением. В паху у него все было распарено и натерто. Единственное, о чем он сейчас мечтал, это прийти домой, раздеться, натянуть пижаму и лечь в кровать. Его сестра мечтала о том же, но он этого не знал.
— Скотт, — она снова взяла его за руку и заплакала. — Спасибо, малыш.
— Да ладно, чего там… старушка, — отмахнулся он, усталый и растроганный.