У таксиста была клочковатая седая борода, лоб закрывала низко надвинутая грязная белая кепка. Вирга сел на заднее сиденье и показал ему снимок из журнала.
— Узнаете, где это?
— Да, — ответил тот.
— Вы можете отвезти меня туда?
Водитель вырулил на дорогу. Некоторое время они ехали в полном молчании. Иногда приходилось искать объезд: часть улиц была перекрыта полицией. Мелькали военные патрули. Один раз Вирга увидел на тротуаре раздутый труп в армейской форме. В другой раз им не дали проехать по какой-то разгромленной улице трое солдат, казалось, только что из боя; у одного была забинтована голова, другой опирался на винтовку, как на костыль.
Они ехали по узким пустынным улицам и переулкам.
Водитель сказал:
— Все туда рвутся. Зачем вам встречаться с ним?
— Я очень любопытен, — ответил Вирга.
— Вас туда не пустят.
— Почему?
— Он никого не принимает.
— А вы многих туда возили? — поинтересовался Вирга.
— И туда, и обратно, когда их оттуда заворачивали. И вас завернут. И вас обратно повезу.
— Возможно.
Водитель фыркнул:
— Какое там «возможно»! Вы американец? Журналист?
— Американец. Но не журналист.
— Тогда зачем вы хотите с ним встретиться?
— Я доктор теологии, — ответил Вирга. — И очень о нем наслышан.
— Он, — повторил водитель, — никого не принимает.
Вирга решил, что спорить бессмысленно. Ему бросился в глаза лозунг, намалеванный белой краской на стене пустующего здания. Арабские буквы призывали: «Убивайте евреев!»
По лабиринту нищих хибарок они выехали на окраину и оказались в старой части города, где змеились каменные стены, а разбитые мостовые были вымощены грубым камнем. За приземистыми домами с плоскими крышами, внутри высоких стен, Вирга увидел внушительное сооружение с отмеченными печатью времени башнями. Подъехав ближе, он увидел множество легковых машин и фургонов и целую ораву репортеров с камерами и микрофонами. Под стенами резиденции слонялись или сидели на земле, прижавшись лбом к камню, люди в самых разных одеждах. Подъездная дорога исчезала за запертыми железными воротами особняка. Их, заметил Вирга, охраняли два бедуина в белых дишдашах , с автоматами.
Таксист остановил машину под стеной и не оборачиваясь сказал:
— Счетчик я не выключаю.
Вирга пренебрежительно посмотрел на него и прошел те пятнадцать ярдов, что отделяли его от основной толпы журналистов, сгрудившихся у решетчатых ворот. За ними он снова увидел здание с башнями и мгновенно проникся ощущением богатства и величия. Подъездная дорога за воротами продолжалась, огибала с двух сторон островок аккуратно подстриженных кустов и упиралась в широкую каменную лестницу, которая вела к тяжелой двери под балдахином. Само здание было не столько широким, сколько высоким, устремленным вверх. Башни (где в окнах, заметил Вирга, почти не осталось целых стекол) казались совершенно необитаемыми. Особняк стоял на зеленой, безукоризненно ровной лужайке с маленьким прудом. За ухоженным кустарником просвечивал металлический ангар. Над асфальтом струились волны горячего воздуха.
Виргу кто-то толкнул. Кто-то уронил камеру на камни, и объектив разлетелся вдребезги. Послышались крики, ругань, и Вирга неожиданно для себя вдруг очутился посреди группы журналистов, среди которых, как ему показалось, не было ни одного американца. Кто-то закричал что-то по-французски бедуинам у ворот, и Вирга с тревогой, граничившей с паникой, увидел, что один из охранников хладнокровно, привычно вскинул автомат. Рассерженный француз не унимался и продолжал сыпать оскорблениями. Охранник шагнул вперед и схватил его за ядовито-зеленую куртку. Кто-то бросил ядовитую реплику на незнакомом Вирге языке, и в первых рядах завязалась потасовка. Замелькали кулаки. Охранник-бедуин качнулся от ворот, и толпа журналистов, усмотрев в этом свой шанс, с камерами наперевес ринулась к воротам в надежде пробиться внутрь. Второй охранник попятился.
Вирга стал проталкиваться через толпу. Людской поток нес его вперед, в какой-то момент профессора чуть не сбили с ног. Кто-то рядом с ним истошно вопил по-арабски: «Один кадр! Один кадр!» Репортер впереди Вирги упал, и Вирга споткнулся о его ноги. Он машинально вытянул руку, чтобы за что-нибудь ухватиться, и вдруг оказалось, что он прижат лицом к обжигающему железу, а его пальцы судорожно стискивают прутья решетки ворот.
Вирга задержал дыхание и попробовал оторваться от решетки, но сзади наседали остервенелые журналисты.
Послышалось глухое угрожающее рычание.
Вирга смотрел прямо в оскаленную морду доберман-пинчера, стоявшего за воротами. Расширенные от ярости глаза предвещали неизбежное нападение, острые зубы белели всего в нескольких дюймах от лица профессора. Если бы не цепь, удерживавшая пса, Вирге бы несдобровать.
— Боже мой, — вырвалось у него.
Позади щелкали фотоаппараты, стрекотали камеры. Журналисты напирали на ворота.
Человек, державший добермана, выпустил цепь из рук.
Вирга едва успел отпрянуть: собака бросилась на ворота. Она подпрыгивала на задних лапах, рыча и щелкая зубами, норовя вцепиться в репортеров, которые, испуганно пятясь, продолжали снимать. Откуда— то выскочил второй доберман. Рыча, готовый в любую минуту прыгнуть, он настороженно следил, не появится ли новая угроза.
Охранники-бедуины с автоматами наперевес врезались в толпу журналистов, отгоняя их от ворот. Прогремела очередь; пули прошли в считанных дюймах над головами репортеров, на землю посыпались гильзы. Другой бедуин грубо схватил Виргу за шиворот и поволок прочь.
— Нет, — вдруг сказал мужчина за воротами — тот, что спустил на Виргу добермана. — Этого оставьте.
Бедуин поднял голову. Он тотчас выпустил Виргу и занялся другими.
Человек за воротами подобрал с земли конец цепочки и подтащил собаку к себе. Еще кто-то отозвал второго пса.
Вирга тряхнул головой: от удара о ворота она кружилась. Он встал, медленно отряхнулся и посмотрел через решетку на высокого блондина с одутловатым, неприятно бледным лицом. Глаза этого человека казались мертвыми, они смотрели сквозь Виргу. Рядом со светловолосым стоял второй мужчина, смуглый, кудрявый и широкоплечий. Оба глядели одинаково равнодушно и надменно. И у обоих, бросилось в глаза профессору, на лбу были одинаковые странные отметины. Какие, он затруднялся сказать.
Светловолосый сказал по-английски:
— Я слышал, как вы что-то сказали. Вы американец?
— Да, — ответил Вирга. У него вдруг разболелась голова. — Американец.
— Журналист? — спросил блондин. Собака сидела у его ног, плотоядно глядя на Виргу.
— Нет. — Он на миг задумался о том, кто же он, но головная боль мешала вспомнить.