Движение рядом с ним заставило его нервы тревожно вскрикнуть. Он повернул голову в сторону. От того, что он увидел, его рот открылся настежь, чтобы издать хриплый гортанный вопль ужаса.

Один из всадников поравнялся с его окном. Его черные, цвета ворона, волосы, как и грива огромной истекающей пеной лошади, на которой он скакал, развевались на ветру. Чуть наклонившись вперед, одной рукой, лежащей у основания массивной мускулистой шеи лошади, он понукал ее скакать все быстрее и быстрее. Не было ни седла, ни уздечки. Лицо всадника повернулось и уставилось на Нили. Губы его изогнулись в ужасном крике ненависти, обнажив зубы, блестевшие в лунном свете. Его глаза — глазные яблоки, неистово светящиеся синим светом — излучали такую силу, что та буквально почти откинула голову Нили назад, так что его шея хрустнула. Холодный ужас затопил его тело, он отчаянно пытался сохранить контроль над рулем. В течение доли секунды другая рука всадника вырвалась вперед вместе с каким-то металлическим предметом, и это выдавило из него новый крик и заставило заслонить рукой лицо.

Что и спасло его глаза. Потому что в следующее мгновение лезвие топора разрубило оконное стекло, заполнив кабину грузовика роем жалящих ос. Рука поднялась и снова упала с ослепляющей ужасной силой; он услышал, как лезвие врубается в боковую дверь и затем выскальзывает оттуда. Нили повернул руль, нащупав ногой акселератор, но он зачем-то вместо этого ударил по тормозам. Грузовик начал заворачивать в сторону, затем вылетел прочь с дороги, ломая кустарник и дикие заросли. Удар о небольшой тополек встряхнул Нили, словно игральную кость в чаше, которую держал какой-то древний хохочущий бог. Он снова нажал на акселератор и почувствовал потрясший его до мозга костей грохот, когда грузовик врезался в невысокие заросли колючек; он услышал, как ломается стекло, одна из фар погасла, оставляя его в сумрачной полутьме. Нили расслышал дыхание лошадей и мог различить фигуры, со всех сторон окружившие его. Сколько их было? Десять? Двенадцать? Двадцать? Он обхватил себя руками и отвернулся; грузовик застонал, продираясь сквозь кустарник как сошедший с ума от страха циклоп и снова выбрался на дорогу. Еще одно лезвие топора ударило по двери и соскользнуло вниз. Он опустил ноги на пол; его очки слетели и лежали где-то на полу. Когда шины хлопали по асфальту, гитара соскользнула вниз, издав стонущий звук. Стрелка спидометра достигла пятидесяти и бешено вибрировала.

Примерно в полумиле впереди горел мерцающий светофор, отмечавший поворот на Эшавэй. Он свернул туда, не снижая скорости, взвизгнув шинами так громко, что, казалось, шум разнесся эхом по Вифанииному Греху, как вопль баньши. Он гнал грузовик по темным улицам деревни, мимо молчаливых домов, через Круг, по направлению к двухэтажному деревянному зданию гостиницы, где женщина средних лет по имени Грейс Бартлетт сдавала ему комнату за двадцать пять долларов в неделю. Когда он остановил грузовик перед гостиницей, от шума шин завибрировали окна.

Он испуганно взглянул через плечо, хрипло и тяжело дыша, пульс вышел из-под контроля.

Никто его уже не преследовал.

Дрожа всем телом, он провел рукой по лицу. Тошнота подступила к нему до того, как он успел открыть дверь и перегнуться наружу. Стекло позвякивало на сиденье и в дверце. Господи Иисусе, сказал он себе, пытаясь успокоить свои нервы; Иисус Христос, что же я там видел? Кислая вонь от пива ударила ему в лицо, и он отвернулся.

Казалось, что над ним собираются шумы и колышутся тяжелыми складками подобно пыли: голоса насекомых на деревьях; одинокий призыв птицы где-то там, по направлению к Кругу; мягкий шорох веток от неуловимого теплого ветерка; повторяющийся лай собаки на расстоянии. Нили нашел свои очки, надел их и в течение нескольких мгновений вглядывался в ночь, затем взял гитару и выскользнул из грузовика, его голова все еще кружилась, а ноги и руки казались свинцовыми. Рукой, словно лишенной нервных окончаний, он провел по зарубкам на двери машины: сквозь слои краски просвечивал металл, выбоины свидетельствовали о мощности ударов. Если бы не эти следы топора и не разбитое стекло, Нили сумел бы убедить себя в том, что он видел на дороге какой-то кошмарный сон, что он провалился в сон, вызванный пивом, где бушевало что-то злобное и ужасное.

Но нет.

Окно было разбито вдребезги, и крохотные кусочки стекла усеивали тыльную сторону руки, которой он закрылся в целях самозащиты. Он снова посмотрел в темноту, почувствовал, как мурашки ползут по позвоночнику, затем услышал свой внутренний голос, выкрикивающий: «БЫСТРЕЕ ВНУТРЬ, БЫСТРЕЕ, БЫСТРЕЕ, БЫСТРЕЕ!» Нили отвернулся от грузовика и почти побежал к дому. Взобравшись по лестнице в холле, он нашарил свой ключ и повернул его в замке двери. Затем включил верхний свет в комнате, оклеенной обоями с темно-коричневым бамбуковым узором. Поставив гитару в угол, он пересек комнату и распахнул окно, выходящее на улицу. И там он стоял в течение, быть может, пятнадцати минут, наблюдая и прислушиваясь — к чему, он не знал.

Но там, внизу, все было неподвижно.

Он провел рукой по лицу; в его ладони было стекло. Вайсингеру следует узнать об этом, наконец решил он. Кто-то пытался убить меня, и я увидел его лицо; я видел его глаза, и я знаю, что это было.

Что-то ужасное, дышащее ненавистью. Что-то в форме женщины.

Но… нет, это не человек. Это на самом деле не человек.

Через некоторое время он закрыл окно, выдернул стекло из ладони при помощи пинцета, и наконец постарался заснуть. Сон его был беспокойный, с криком, несущий с собой блестящий в лунном свете боевой топор.

Перед самым рассветом тень взобралась по лестнице и остановилась перед комнатой Нили. Тихо потрогала ручку двери. Затем исчезла той же дорогой, что и пришла.

13 Что же видел Нили?

Шериф Вайсингер чуть наклонился вперед, сфокусировав свой неистовый взгляд на сигаретном окурке во рту. За его столом располагался смазанный маслом ящик орехового цвета для оружия и полка с блестевшими футбольными трофеями. С некоторых из них начала отваливаться золотыми хлопьями краска, выставляя наружу некрасивый и ничего не стоящий металл. Он вытащил сигарету изо рта и положил ее на краешек красной пластмассовой пепельницы. «Эймс, — тихо сказал он, — слишком раннее утро для такого рода историй, тебе не кажется?»

— Историй какого рода? — спросил его Нили, стоя по другую сторону письменного стола, положив руки на бедра.

— Баек, сказочек, — Вайсингер снова затянулся сигаретой, выдохнул дым из ноздрей драконовской струей и затем загасил сигарету в пепельнице. Крохотные красные угольки вспыхнули, засверкали, а затем погасли. — Что за дерьмо ты пытаешься мне всучить?

— Эй, — сказал Нили, приподняв свою руку так, чтобы шериф смог разглядеть небольшие порезы. — И посмотрите вот на это! — он показал на две небольшие царапины, которые обнаружил сегодня утром у себя на подбородке. — Хотите выйти и взглянуть на мой проклятый грузовик? — Он стоял, ожидая, когда шериф шевельнется; верхний свет отражался на розовой коже лысины Вайсингера.