Кирилл Кириллович огляделся по сторонам — по полу были разбросаны пустые наволочки. Они лежали в разных углах — нервно вывернутые наизнанку, сморщенные и помятые, как сброшенная змеиная кожа.
— О господи! На чем же мы будем спать? — изумился Кирилл Кириллович.
— Они откладывают свои гадкие личинки, — хрипло и низко стонала жена. — Огромное количество личинок! Они везде! — Нелли схватилась за голову и в ужасе закатила глаза, входя в состояние, близкое к трансу.
— И что? — слабо улыбался ей Кирилл Кириллович. — Откладывают личинки? Ну что же ты такая впечатлительная! Этому нельзя верить! — Он снова подошел к жене совсем близко. — Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза! Возьми себя в руки! Я знаю, кто публикует эти статьи. Это все неправда, понимаешь?
Ей хотелось поверить мужу, как верила ему всегда, совершая странные поступки, досаждая, гадко ревнуя, устраивая скандалы и истерики, но все равно верила. Однако после всего, что случилось… Как она могла?
Нелли смотрела в его глаза, чувствовала знакомое дыхание, слышала родной голос — обволакивающий, успокаивающий, теплый, как пуховое одеяло…
— О господи! Еще и одеяло!
— Что, одеяло?
— Сапрофиты! Они и в одеяле!
— Нет! Они не живут в одеялах.
— Только в подушках?
— Да, только в подушках.
— Ты уверен?
— На счет чего?
— Что они не живут в пуховых одеялах?
— Абсолютно.
— Но это странно: и там пух, и там. Почему они живут в подушках и не живут в одеялах? Ответь. Ты должен мне ответить!
— По правде сказать, они и в подушках не живут.
— Я читала статью в журнале…
— Это пиар производителей подушек. Понимаешь? Грязный, мерзкий, черный пиар. Это все проплачено. Это все неправда. Они готовы пойти на любой шантаж, лишь бы их чертовы подушки улетали, как горячие пирожки. Понимаешь?
Нелли понемногу успокоилась, вытерла слезы и перестала говорить так, будто вырвала кусок мяса из горла.
— Все равно, надо купить новые подушки. На этих я спать больше не могу.
Кирилл Кириллович обнял жену:
— Хорошо-хорошо. Я куплю новые подушки.
Она уткнулась носом в его плечо:
— Спасибо.
Он погладил ее по голове и сырым щекам:
— Только у меня к тебе будет одна просьба.
— Да? — отозвалась она с готовностью.
Кирилл Кириллович посмотрел в ее сияющие глаза:
— Милая, не могла бы ты заодно вместе с подушками выбросить и журнал, в котором ты все это вычитываешь?
Они лежали на девственных, только что купленных подушках, еще нетронутых сапрофитами. Нелли читала очередной журнал. Кирилл Кириллович со своей стороны двуспальной кровати наблюдал за женой. Ее лицо поблескивало ночным кремом, как луна в темном небе. Грудь дышала над покрывалом, будто тихий океан, то накатывая, то отливая.
Кирилл Кириллович робко скользнул рукой под одеяло, подобно космонавту, впервые ступившему на поверхность неизведанной планеты.
Все-таки в зрелой женщине есть своя красота. Как в портретах французских импрессионистов. Все лишь в самых общих чертах, словно издали, без тщательной прорисовки. Все внимание — на передаче формы в трепетных бликах света.
— Даже не думай об этом, — пресекла Нелли поползновение мужа, не отводя взгляда от страницы.
Он вынужден был отступить.
— Но я не могу об этом не думать! — робко воспротивился Кирилл Кириллович.
— Это меня и беспокоит.
— С каких это пор?
— С тех пор, как у тебя появился этот кукольный театр! — язвительно парировала жена.
— Дорогая… — Кирилл Кириллович перешел на доверительный шепот. — Обещаю: я буду говорить тебе комплименты каждый день, дарить цветы и подарки, приглашать в театры, кино и рестораны, регулярно выносить мусор, голосовать на выборах в местные и государственные органы управления, беречь окружающую среду, особенно озоновый слой… Только прости меня, пожалуйста…
Нелли даже не взглянула в его сторону:
— Я не настроена сейчас на подобные разговоры…
«Какой все-таки склочный, неуживчивый характер! Надутая гусыня! Вздорная, своенравная баба!» Ему тут же захотелось заменить ее на какую-нибудь другую — попокладистее, помоложе, погорячее… Пробудиться, подобно медведю от зимней спячки, выползти из своей берлоги на волю. Весной отощавшие за зиму звери менее осторожны, чем в другие времена года, — голод и авитаминоз гонят их к молодой зеленой растительности, нежным побегам и сочной клюкве. Ради этого они готовы на любой, самый отчаянный риск… Готов ли он рискнуть? — вот в чем вопрос.
Он смотрел на ее блестящее в ночном креме лицо, которое тут же стало похоже вовсе не на луну, а на промасленный дырчатый блин.
Ему захотелось встать, одеться и уйти в ночь. Замерзнуть и заболеть. Возможно, даже умереть где-нибудь в темном переулке. И пусть тогда страдает, мучается, кусает локти и рвет на себе волосы за то, что не простила, не удержала, не отогрела…
— Знаешь, я найду ее. Я ее из-под земли достану, — сказал Кирилл Кириллович, грузно откидываясь на спину. — И ты, наконец, убедишься в том, что это все чистая правда.
Он натянул на себя одеяло и повернулся к ней спиной.
— Ну-ну… — пропела Нелли неприятным голосом, отложила журнал и потушила свет.
Был вечер. Ираклий вошел в кафе и сел за свободный столик. Играла тихая музыка. Посетители мелодично позвякивали ножами и вилками, негромко переговаривались, посмеивались. Из недр заведения, будто на цирковой манеж, выходили официанты, похожие на мексиканцев в огромных шляпах, какие носят где-нибудь в Гвадалахаре. Только вместо сомбреро у них на головах были широкополые подносы, уставленные тарелками с едой и бокалами с напитками. Ираклий огляделся по сторонам. И вдруг среди множества незнакомых лиц он заметил ее. Она сидела в одиночестве, неподвижно, с закрытыми глазами, как неживая…
Девушка была очень похожа на Долли, но мало ли похожих друг на друга людей встречается нам в жизни… Общеизвестно, что Чарли Чаплин, принимавший участие в конкурсе двойников Чарли Чаплина, не попал даже в финал!
Кстати, как-то раз в Праге произошел совершенно невероятный случай, о котором тогда написали чуть ли не все европейские газеты. На первый взгляд, казалось бы, совершенно банальное происшествие. Под колесами трамвая № 22 у Петришина холма погибает мужчина. И все бы ничего, если бы не одна маленькая деталь — погибший оказался абсолютной копией водителя того самого трамвая № 22, сорокасемилетнего Иржи Глаубека, который, выходит, сам себя и задавил.