Жена стояла вполоборота к Жоре. Из одежды на ней были только трусы, а бюстгальтер она спешно застегивала прямо на глазах у огромного незнакомого (во всяком случае, Жоре) мужика, судя по всему, уже успевшего одеться. Лицо его было красным и влажным от пота.
— Машина не пришла… — вдруг совершенно некстати выскочили застрявшие еще в коридоре, явно с истекшим сроком годности слова.
Жора почувствовал внутри себя ток, пробежавший по позвоночному столбу, и сжал трясущиеся пальцы в кулаки.
— Как же, Катя, ты могла?! — сказал он срывающимся на свежеоциклеванный паркет голосом.
Жена, застегнув бюстгальтер и накинув на себя махровый халат лицемерного цвета невинности, бросилась к нему:
— Жора! Это… это не то, что ты подумал!
— Ага! — с тонким сарказмом произнес Жора, отмахнулся от жены и резко вышел из квартиры, громко хлопнув дверью.
Кирилл Кириллович как завороженный смотрел на Илону. А Илона блестела глазами и трепетала ресницами:
— Мне всегда нравились мужчины в возрасте. С ровесниками просто не о чем разговаривать.
Она аккуратно взяла губами трубочку и потянула через нее апельсиновый фреш из высокого стакана. Сок побежал по пластмассовой соломинке, и Кирилл Кириллович почувствовал, как и по его артериям стремится кровь, преодолевая сопротивление сосудистого русла. Вспомнил о том, что не выпил свою вечернюю таблетку от давления и еще одну — от холестерина.
— Прости, а тебе сколько? — решил уточнить Кирилл Кириллович.
— Двадцать четыре! — с радостью ответила Илона, как бы взяв свои слова в кавычки при помощи симметричных ямочек на щеках.
— Двадцать четыре… — прошептал Кирилл Кириллович и незамедлительно вспомнил пророческий разговор со своим бухгалтером.
Кирилл Кириллович подлил себе чаю с листьями успокаивающей мяты.
— А тебе?
— Пятьдесят пять.
У Илоны зазвонил телефон. Она взяла трубку, но не стала отвечать на вызов, а принялась крутить ею под носом у Кирилла Кирилловича и даже пританцовывать на стуле.
— Узнаешь? Узнаешь? Ну? Ну? Кто это?
Кирилл Кириллович был озадачен:
— Откуда ж я знаю? Это же тебе звонят.
Илона досадливо ударила ладонью по своей оголенной, загорелой коленке:
— Да нет, кто эту песню поет?
Кирилл Кириллович повернул ухо в сторону телефона и честно вслушался в рингтон:
— Не знаю… Не помню…
— Правда? — искренне удивилась Илона.
«Правда?»… Теперь, когда тебе уже пятьдесят пять и каждый год на счету, если и задумаешь искать правду, то разве что в терапевтическом справочнике или в районной поликлинике.
— Это же Дима Билан! Тебе нравится Дима Билан?
— Конечно. Дима Билайн — это… это супер!
— Да не Билайн, а Билан!
— Я так и сказал, — зачем-то начал оправдываться Кирилл Кириллович.
— А у тебя какая модель? Покажи.
Кирилл Кириллович нехотя достал из кармана свой допотопный, несуразный мобильник и положил его на стол:
— Вот.
Илона расширила свои и без того огромные глазищи, стремительно прикрыла рот ладошкой и зашлась смехом, похожим на скачущих солнечных зайчиков. Она указывала пальцем на этого монстра, на этот артефакт, на этот антикиферский механизм, который лежал перед ней, как жук, оказавшийся на спине с беззащитным брюшком из кнопок. Кнопки эти были уже изрядно затерты от частого и долгого употребления. А цифра «5» то и дело залипала. Возможно, это самая часто набираемая цифра. В одном только номере его жены аж четыре пятерки. Наверное, есть какой-то лимит нажатий каждой кнопки, как, скажем, включений/выключений лампочки, не говоря уже о количестве сокращений сердечной мышцы…
Илона перестала смеяться, оставив на лице только улыбку с ямочками.
— Прикольно! Ты его в антикварном купил? Какой это век?
Он смотрел на свой мобильник, по форме очень напоминавший гроб, и никак не мог отделаться от навязчивой рифмы с собственной жизнью, от напрашивающейся метафоры и очевидной параллели. Он смотрел на устаревшую модель телефонного аппарата так, как будто сам уже выработал заложенный в него ресурс, так, как будто ему самому только что был поставлен смертельный диагноз. Кирилл Кириллович почти физически ощущал, что и в нем уже давно залипло множество жизненно важных «кнопок», что уже не так хорошо, как прежде, он ловит сигнал, что батарейка не держит заряд, как раньше, а корпус разболтался и вот-вот развалится.
— Ну это же полный отстой! Тебе нужно срочно сменить мобильник! Ты же директор! Вот смотри!
Она приблизилась к Кириллу Кирилловичу и стала демонстрировать достоинства своего телефона, скользя ловкими пальцами по сверкающему сенсорному экрану:
— Смотри, какой он быстрый! Двухъядерный процессор! Здесь у меня фотки… Камера — восемь миллионов пикселей!
Кирилл Кириллович следил за ее легкими пальцами, чувствовал рядом ее дыхание, запах апельсинового сока, каких-то духов, впитывал изгиб ее шеи, легкую осиплость голоса, упавшую на глаз прядь волос… «Вьется локон золотой…» — вспомнилось, кажется, из Пушкина. Хотя локон был не золотой, а каштановый. Вернее, как стекающий каштановый мед. И вился. И ушная раковина тоже завивалась очень нежно, романтично и трогательно.
— А здесь музыка!
Кирилл Кириллович давно не наблюдал за молодыми женщинами с такого близкого расстояния. Но как выяснилось, с такого близкого расстояния он еще никогда не наблюдал и за собственной старостью.
— А здесь видео!
Внезапно «гроб» на столе зашевелился и стал испускать пронзительные трели.
— Ну что это за звонок? Хочешь, скачаю тебе Диму Билана? — предложила Илона.
Кирилл Кириллович взял трубку, но прежде чем ответить на звонок, улыбнулся Илоне:
— Конечно. Сейчас. Секундочку.
Голос жены звучал как будто с того света.
— Да, милая, — ответил Кирилл Кириллович.
Она часто ходила на прием к косметологу, делала какие-то витаминные уколы, чтобы разгладить морщины на лице и повысить эластичность кожных покровов, мазалась какими-то мазями, кремами, масками, записывалась на какие-то пилинги, массажи, принимала омолаживающие ванны… И при этом говорила, что хочет состариться вместе с ним. Кирилл Кириллович только сейчас понял, что не хочет «стариться» вместе со своей женой. Он вдруг понял, что вообще не хочет стареть.
— Я? Работаю. Как ты? В дороге? Ну, будь осторожна. Я тоже. Не волнуйся. Со мной все хорошо. Я выпью, спасибо, что напомнила. Тебе не о чем беспокоиться. Правда-правда! Да, конечно. Позвони, когда будешь у мамы. И я тебя, пока.