– Почему?
– Сегодня пятница.
Максим вдруг видит Машу, пристально смотрящую прямо на него из-за чужого плеча. Встретившись с ним взглядом, Маша неожиданно зло показывает язык, в котором успевает сверкнуть металлический шарик.
* * *
Максим открывает ключом дверь. С порога он слышит чьи-то голоса из дальних комнатах. Никто его не встречает, только пес, как всегда слюнявый и приставучий, радостно топчется в прихожей. Максим открывает дверь и видит точно такую же спальню, как у Анны. На секунду ему даже кажется, что он перепутал квартиры. Но по присутствию украинцев, Марьяны, Насти и тещи понимает, что он у себя дома. Все выжидательно смотрят на него, как на прокурора, который должен зачитать обвинение или наоборот, как на подсудимого, готового произнести последнее слово перед расстрелом.
– Ну, похоже? – Марьяна хитро подмигивает.
– На что?
– На то, что ты хотел?
– Марьяна сказала, что тебе должно понравиться, – говорит Настя. – Особенно пол.
– Пожалуй… – выдавливает Максим.
– Я же тебе говорила! – обращается к Насте Марьяна и снова подмигивает Максиму.
– Марьяна, – он старается говорить, как можно спокойней, – можно тебя на минуту, я по финансам…
Максим грубо заталкивает дизайнершу в соседнюю комнату, в которой свалены все стройматериалы и мебель:
– Что ты рассказала Насте?
– Максюша, я партизан… Я ни слова! Ты что?!
– Держи язык за зубами, поняла?
– Поняла! За новыми, красивыми металлокерамическими зубами.
– Да, – успокаивается Максим, опуская руки.
– Только…
– Что?
Марьяна переходит на шепот:
– Максюша, я все время думаю – зачем тебе одинаковые квартиры?
– Марьяна, не будь дурой.
– Нет, все по Фрейду, Максюша… Все по Фрейду!
В комнату заглядывает Настя.
– Максим, за Антон Палычем приехали.
– Я вас поздравляю, – говорит Марьяна.
В прихожей они сталкиваются с Лизой и парой здоровенных парней, похожих на санитаров из психушки. Они тащат старика на носилках.
– Здравствуйте, – говорит Лиза, – и до свиданья. Ну вот, мы и поехали, – обращается она к Антону Павловичу.
– Мама очень расстроится, когда узнает, – говорит Настя.
– Ничего, ничего! Вы звоните. Он пока в больнице поживет, я договорилась. У мамы криз. Так что пока она отойдет, его тоже подлечат. Да?
– Подлечим, дедуля, – говорят санитары, – будет как новенький.
Дед Антон беспомощно оглядывается по сторонам, словно ища кого-то.
– Я умчалась. До завтра, – выскальзывает Марьяна перед санитарами.
– Послушай, – закрывает за ними дверь. На глазах ее слезы. – Максим, я не хотела при всех. Но почему ты не спросил меня – нравится мне это или нет?
– Тебе же было все равно.
– Нет, это тебе было все равно. Это ты хотел все покрасить в белый цвет.
– Постой, мы же согласились, что все доверяем Марьяне.
– Ты доверяешь кому угодно… Мне кажется… Это все как-то… слишком… Я не знаю, как тут жить… я не смогу.
– Почему ты говоришь об этом только сейчас, когда уже все готово?
– А ты у меня спрашивал? Ты всех подгонял – быстрее, быстрее!
– Успокойся, просто у тебя сейчас месячные.
Настя выходит из комнаты, сильно хлопнув дверью.
* * *
Антонина Павловна тянет за руку Машу:
– Нет, вы посмотрите, что она над собой учинила! Покажи отцу с матерью! Ну! Покажи немедленно! – срывается на крик теща.
– Маша, в чем дело? – спрашивает Максим.
Маша открывает рот. У нее в языке блестящий металлический шарик.
– Это пирсинг, – ставит диагноз Максим.
Настя разглядывает Машин язык.
– Это членовредительство! – кричит Антонина Павловна.
– Разбирайтесь сами, – говорит Настя. – Только не орите. Я хочу, чтобы хоть вечером было тихо.
– Игла по крайней мере одноразовая была? – интересуется Максим.
– Да. Это, оказывается, не так уж больно. Пупок было больнее. – Она поднимает майку и показывает пупок с серебряным колечком.
У Антонины Павловны начинаются горловые спазмы:
– О! А! Какой ужас. Меня тошнит. Максим, скажите ей…
Маша выжидательно смотрит на Максима. Тот молчит. Как будто они заключили тайную сделку: молчание – за молчание.
– Вы еще с ней хлебнете! Она вам в подоле принесет! – хлопает дверью теща.
– Что значит в «подоле принесет»? – интересуется Маша.
– Не обращай внимания.
– Нет, скажи, что я должна принести в подоле?
– Ты ничего не должна. Я надеюсь, в школу ты это не нацепишь?
– Папа, дай денег.
– Зачем тебе?
– Ну, на мороженое и туда-сюда.
– На мороженое дам, а без «туда-сюда» обойдешься. – Максим достает деньги из кошелька и дает Маше. Он недоволен: – Лучше ходите в кино.
* * *
В тренажерном зале лязгает металл. Гулко звучат мужские голоса. Ряд зеркал вдоль стен множит пространство и людей. Взмокший и разгоряченный Илья наблюдает за Максимом, который сидит с повисшей в руке гантелей и смотрит куда-то невидящим взглядом.
– Ну, рассказывай.
– Что тебе рассказывать? Нечего рассказывать.
– Ну, не томи. Кто она?
– Женщина.
– Я надеюсь. Что за женщина?
– У нее очень длинные руки и очень короткие ноги, – после некоторой паузы говорит Максим.
– Так… – Илья озадачен.
– У нее маленькие глазки, но очень большие уши.
– Угу! – заподозрив подвох, кивает Илья.
– Но зубы у нее отличные! Просто замечательные зубы.
– Скотина! Это у вас так или с последствиями?
– Ну, какие-то последствия наверняка будут. Ладно, давай качаться.
– По-моему, – говорит Илья, – пора качать ноги. В смысле, пошли отсюда.
Максим и Илья моются в соседних душевых кабинках.
– Мы документы подали, – фыркая, сообщает Илья.
– Куда на этот раз?
– В Германию.
– Ты немецкий уже учишь?
– Нет. Если спать с собаками – наберешься блох. Если жить с немцами – выучишь немецкий.