Успели вовремя. Завхоза прооперировали. Врачи сказали, что жить будет. Артура арестовали по обвинению в превышении пределов необходимой обороны. Ушлый следователь пришел к заключению, что последний выстрел явно был лишним. Выпустили только через месяц. Его освобождение влетело Валерию Федоровичу в хорошую копейку.
– Больше никогда так не делай, – строго сказал ему Щерба, когда они были вдвоем в директорском кабинете. – Понял?
– Не понял, – не без вызова буркнул Артур, внутренне готовясь, что директор сейчас на него накричит, но Щерба только приобнял его своей единственной рукой, прижав к себе.
– Не обижайся, Медвежонок. Это я любя. Испугался я за тебя. Молодой ты еще по лесу с ружьем бегать. Учиться должен. А со взрослыми делами пусть взрослые разбираются. Договорились?
Артур кивнул. Когда он выходил, Валерий Федорович подумал, что не такой уж он и молодой теперь. Шутка ли, в семнадцать лет четырех бандюков положил, одного ножом. Хоть и в состоянии аффекта был, но все-таки. И не медвежонок уже, медведь.
Может, и договорились бы они с Артуром. Может быть, парень и ушел бы с головой в учебу, если бы не все тот же паскудник депутат. Очень уж лакомым кусочком казалась ему «Зеленая роща». Теперь Валерия Федоровича обвинили в педофилии. Для этого помощники депутата нашли каких-то подростков и, подкупив их, подговорили выступить с заявлением о насильнических действиях со стороны директора детского дома. Газеты раструбили новость на весь мир. Скандал был большой, но утих очень быстро, еще быстрее, чем разгорелся. Щерба быстро доказал, что совращать малолетних просто не мог. Физически не мог. По медицинским показаниям.
Артур очень переживал. Может, даже больше, чем кто-либо. Сжимал кулаки от обиды и боли за Валерия Федоровича. За то, что теперь все вокруг узнали про его увечье. Нельзя, чтобы депутату все это с рук сошло. Нельзя. Так он решил.
В начале следующего лета Артур сказал, что едет волонтером в детский летний лагерь под Киевом. По направлению из педучилища. Едет так едет, кивал Щерба, в добрый путь, сынок, успеха. На самом деле никакого лагеря не было. Артур выслеживал депутата. Ему понадобилось три недели, чтобы узнать все необходимое для осуществления своего замысла: где живет, маршруты от работы до дома, кто его спутники, кодовый замок от двери в парадное. Следя за домом, Артур нахлобучивал рыжий парик, который стащил из организованного в «Зеленой роще» театрального кружка, а под футболку поддевал болоньевую жилетку, чтобы казаться полнее.
Настало время наносить удар. В выбранный день Артур стоял на общем балкончике, на который можно было попасть с площадки между вторым и третьем этажом. Он видел, как внизу остановилась знакомая машина. Сейчас должно было решиться главное: войдет депутат в подъезд один или в сопровождении помощника. В разные дни бывало по-разному. Никакой системы Артуру установить не удалось. Враг вошел один. Сердце парня забилось. Раздавшиеся внизу звуки шагов приближались к нему. Квартира депутата находилась на четвертом, но лифтом он никогда не пользовался, заботясь о своей физической форме. Спортивный, холеный и весь собой довольный. Разве что только «Зеленой рощи» ему для полного счастья недоставало.
Когда депутат достиг второго этажа, Артур пошел ему навстречу и посторонился, чтобы пропустить встречного. Депутат равнодушно скользнул по нему взглядом и отвернулся, не углядев в полном юноше ничего опасного.
– Привет из «Зеленой рощи», – быстро произнес парень, всаживая заточку депутату в бок, в печень.
Из здания Артур вышел через другой, самый крайний, подъезд, в который перебрался через крышу.
Следствием было установлено, что погибший помимо всего прочего засветился в афере с жилищным строительным комплексом, и в основном версии его смерти, кроме бытовой, строили в этом направлении. О «Зеленой роще» почти не упоминалось. Только один раз Валерия Федоровича пригласили для разговора в районное отделение внутренних дел, и на этом все закончилось. При опросе свидетелей один из жильцов вспомнил подозрительного рыжеволосого толстяка, крутившегося возле дома накануне, но с детским домом никто это не связал. Зато Валерий Федорович связал. Уж он-то прекрасно помнил, кто именно в их театральном кружке играл Карлсона. К тому времени он уже выяснил, что никакого направления в детский лагерь Артур не получал. Стоило тому приехать в «Зеленую рощу», директор позвал его к себе.
– Как лагерь?
– Хорошо. Только уж очень хлопотно. Глаз да глаз нужен, – не моргнув ответил Артур.
Щерба ударил его кулаком в подбородок. Рука у него была одна, но сил в ней было как в двух вместе взятых. Артур упал. Директор поднял его за ворот, поставил на ноги и снова врезал наотмашь ладонью по уху. Артур полетел в угол. Помотал головой, вытер тыльной стороной ладони выступившую кровь. Сел, прижавшись спиной к стене, подтянув к подбородку колени. И вдруг заговорил ни с того ни с сего цитатами из книги Макаренко:
– В состоянии гнева и обиды, доведенный до отчаяния и остервенения всеми предшествующими месяцами, я размахнулся и ударил Задорова по щеке. Ударил сильно, он не удержался на ногах и повалился на печку. Я ударил второй раз, схватил его за шиворот, приподнял и ударил третий раз…. В этом было не только преступление, но и крушение моей педагогической личности.
На Валерия Федоровича это сразу подействовало, хотя буквально секунду назад он собирался вломить Артуру еще пару раз. Лицо у него сразу сделалось осунувшееся и очень печальное, словно он только что вернулся с собственных похорон.
– Прости, Артур. Я очень за тебя испугался.
– Понимаю. На вашем месте я бы, наверное, тоже нервничал.
– Ничего ты не понимаешь. Поймешь, когда свои дети будут, хотя бы один, а не полторы сотни. Тогда поймешь. А пока пойми одно: убивать людей – преступление.
– Даже таких гнид, как этот?
– Даже таких. Это делает тебя убийцей.
– Кем же в таком случае я должен считать вас?
Валерий Федорович долго молчал. Он понимал, что произошло. Артур переступил ту черту, после которой вернуться назад было уже невозможно. Валерий Федорович даже знал, когда именно это случилось. Тогда в лесу. Когда Артур расстреливал из дробовика избивающих его бандитов. Именно тогда. Он знал это, потому что в свое время тоже переступил свою черту. Когда в марте 1980 года стоял на скользком от льющейся крови полу казармы и глядел на мертвые тела своих товарищей. Одних убили ударом шомпола в ухо, другим перерезали горло. Щерба враз словно на другую планету перелетел, где другие ценности, другие критерии морали, добра и зла. Все другое. Потом, пересчитав людей, он распределил их по двум боевым машинам пехоты. Одна была вооружена 73-миллиметровой пушкой, стреляющей реактивными снарядами, другая автоматической. Выехали по дороге к аулу и остановились на спуске с небольшого пригорка, откуда выстроенные в несколько рядов домики были видны как на ладони.
– Огонь! – скомандовал лейтенант Щерба, хладнокровно наблюдая, как реактивные снаряды долбят по афганским халупам.