Book.

– Хорошо-хорошо, гражданин Кресало, – вздохнув, сказал он. – Давайте попробуем еще раз разобраться, что же с вами конкретно произошло… Итак, вы утверждаете, что лейтенант милиции Шламбаум, то есть, простите, Кардупа, потребовал от вас взятку за прекращение дела, возбужденного по факту совместной драки, в которой вы нанесли увечья пенсионеру Гвоздюку…

– Нет, не так все было.

– А как?

– Этот Гвоздюк, хоть и пенсионер, а бугай еще тот! Такой изувечит и не заметит. А драка случилась от того, что мы проверяли самогон на вкус и крепость.

– Самогон-то вам зачем? – укоризненно спросил Абелин. – Ведь по закону самогоноварением заниматься нельзя. Водки вон теперь в магазинах – залейся. В любое время дня и ночи.

– Конечно, с водкой теперь не то что при коммунистах, – согласился Кресало. – Но, гражданин следователь, безопаснее! Самопал осетинский хлебать – себя не жалеть!

Кресало наставительно поднял указательный палец вверх и укоризненно посмотрел на Абелина – мол, не ожидал от вас, дорогой товарищ, такой глупости и незнания окружающей обстановки.

– Ну, понятно. Чего не поделили-то, товарищи бойцы?

Кресало вздохнул, покрутил раненой башкой и нехотя сознался:

– Дело тут не в самогоне, гражданин следователь … Бабу.

– Чего? – опешил Абелин.

– Бабу.

– Ну, пенсионеры, вы даете! И кто она? Тоже пенсионерка союзного значения? Или на молоденькую потянуло?

– Была молоденькая… Когда-то…

– Кресало, вы можете по-человечески объяснить?

– Да я объясняю! Мы с Гвоздюком, когда молодые были, за одной девкой ухлестывали. Девка была, гражданин следователь, самый сок! Что вдоль, что поперек…

Тут глаза Кресало, как показалось Абелин, даже затуманились.

– Но и вертихвостка, блин, была та еще. Она не только нам, а еще десятку парней головы морочила. Ну, вот Гвоздюк, когда мы уже самогону-то напробовались, и говорит: а Верка меня все равно больше любила! И так ему от этого хорошо стало… Аж весь замаслился, как блин! Ага, я ему говорю, любила она тебя, особенно когда мы с ней на ноябрьские на чердаке вдвоем пристроились! Уж так, говорю, любила, прямо по-всякому… Ну, тут он прямо озверел и на меня с кулачищами… А я вижу, деваться некуда, он-то всю жизнь сильнее меня был, ну и успокоил его – тубареткой по башке.

– Табуреткой, – автоматически поправил его Абелин, на которого рассказ старого зануды произвел сильное впечатление.

– Так я и говорю – тубареткой, – согласился Кресало.

– Ну и что с ней стало? – спросил заинтригованный Абелин.

– С Веркой, что ли? А что с ней, вертихвосткой, могло стать? Выскочила замуж за ветеринара приезжего, ну и спились они оба – у того же спирту дармового было сколько угодно. Померла она давно, Верка… Вертихвостка чертова!

Абелин с изумлением и невольным уважением смотрел на старого зануду, которого, как ему показалось сначала, уже ничего не интересовало в жизни, кроме теплых ботинков. А оказалось, что в нем бушуют страсти по женщине, которой давно уже нет на свете, и он готов драться за нее, как будто она все еще жива и от этого что-то зависит в его догорающей жизни.

– Что же вас в милицию понесло? Ведь вы уже сколько лет с Гвоздюком знакомы?

– Да лет пятьдесят, если не больше! А в милицию он из-за Верки пошел. Если бы мы, как обычно, из-за Ельцина или Сталина подрались, так он бы ни за что жаловаться не стал. А Верку, видишь, простить мне не может… Я вот думаю, может, он и не знал до сих пор, что мы с ней тогда на ноябрьские на чердаке? Со сколькими она путалась, но ему, понимаешь, главное было, чтобы не со мной… Да только было, друг ситный, давала она мне! И ничего тут уже не изменишь! – с нескрываемым торжеством заключил Кресало.

Еще какое-то время поудивлявшись силе старческого задора, Абелин наконец вернулся к исполнению служебных обязанностей.

– Так что было потом? Лейтенант Кардупа вам предложил заплатить за прекращение дела?

– Да нет, я к нему сам пошел, в тюрьму-то неохота… Добрые люди научили.

– Да уж, добрее не бывает.

– Говорю так, мол, так, сколько могу – готов заплатить. А он говорит: «Козлы вы старые с Гвоздюком! Песок уже сыпется, а все хорохоритесь!» Потом говорит: «Ладно, сделаю. Хотя Гвоздюк про тебя слышать ничего не хочет! Засужу, орет, падлу! Будет у меня всю жизнь на нарах париться!.. Что ты ему сделал-то, что он про тебя слышать не может?» Ну, я про Верку ничего говорить ему не стал. Поднимет, думаю, на смех!

– А чего же мне рассказали? – поинтересовался Абелин.

– Так вы – другое дело. Про вас люди только хорошее говорят, да я и сам сразу увидел, что вам довериться можно.

– Ну, ладно, проехали, – смутился Абелин. – Дальше что было?

– А дальше он говорит: я тебе помогу, потому как мне тебя жалко. Только дело это рискованное, нас сейчас прокуратура очень плотно пасет… Ну, это я так понял. Он же, Кардупа этот, проклятый, так говорит, что его без бутылки не поймешь. Ты, говорит, стал «козлом опущения»… Какого опущения? Почему?

– Он, видимо, имел в виду «козла отпущения», – разгадал милицейское умозаключение Абелин, в которой раз подивившись неожиданной тонкости его мыслей. – Так говорят про того, на кого сваливают всю ответственность за происшедшее.

– Ну, это-то я знаю. Хотя вот почему, интересно, именно козел, а не баран?

– Потому что в Библии описан древнееврейский обряд возложения грехов всего народа именно на козла. Священнослужитель возлагал на козла руки в знак того, что все грехи переходят на него.

– А потом что с этим козлом было? – заинтересовался древней историей любознательный Кресало. – Жарили и съедали что ли? Вместе с грехами? Опять в себя их запускали?

– Нет, после возложения грехов козла изгоняли в пустыню.

– Ага, это как в ссылку примерно…

– Вероятно. Но давайте вернемся к вашему разговору с лейтенантом Кардупой!

– Ну, да, вернемся… А чтобы, значит, не быть «козлом опущения», говорит, надо, как положено, «дать на лапоть»…

– На лапу?

– Да нет, он, проклятый – именно «на лапоть» сказал. Шутка, видно, у него такая.

– Понятно, но сути дела это не меняет. Продолжайте, Кресало!

– Так я, говорю, для того и пришел. А он говорит: а вдруг ты, сука переметная, утереть очко мне хочешь? Нет у меня к тебе сердечного доверия – заложить можешь запросто… Поэтому сделаем так. Ты круглую поляну в городском парке знаешь? Там у пивного павильона две березы растут? Приходишь туда сегодня в полночь и залазишь на верхушку одной. Потом подхожу я и забираюсь на верхушку другой… А потом мы оба начинаем деревья раскачивать, и когда верхушки приблизятся, ты передаешь мне деньги. Только смотри, говорит, чтобы тебя никто не видел! А то сразу на нары оформлю – будет тебе шиворот и выворот! А еще все время каким-то прапорщиком меня пугал. Хрюков его фамилия. Видать, полный разбойник!