— Хотя что?
— Хотел я дождаться, когда он мордой ко мне обернется, но не вытерпел.
— Понятно, — задумчиво протянул Беспалый. — В общем так, старлей, ты свое дело выполнил, к тебе у меня претензий нет, можешь идти и успокоиться. Но чует мое сердце, что мозги неспроста зеки крутили и не только таким, как ты. Интуиция, понимаешь, мне подсказывает, что зона была разморожена. Для чего? Слишком как-то все это с бунтом неожиданно произошло. Мои стукачи даже не успели сообщить о его подготовке. Знаешь, ты давай шагай, мне нужно самому увидеть труп. Говоришь, прямо в голову саданул? Ну-ну. Хочу, очень хочу посмотреть на твою работу.
Снайпер задумчиво и даже как-то сердобольно взглянул на Беспалого:
— Вы собираетесь идти к ним? Туда? Товарищ подполковник! Они же вас ни за что живым не отпустят! — Беспалый грустно посмотрел на старшего лейтенанта:
— Возможно, но у меня нет другого выхода. — И зачем-то, точно оправдываясь, кивнул на телефон: — Из Москвы, понимаешь, звонили. Там такой хипеш поднялся.
Голубок вскинул голову. В его глазах блеснуло удивление. Только теперь он начал кое-что соображать.
— Скажите, а что это за важная птица такая, что с ним такой «хоровод»?
Беспалый тяжело вздохнул, на секунду задумался.
— Это, да будет тебе известно, голубок ты мой сизый, известный вор в законе, держатель российского воровского общака, Игнатов Владислав Геннадьевич по кличке Варяг.
У Голубка округлились глаза.
— Так я ухлопал Варяга? — хриплым шепотом спросил он.
Беспалый горько усмехнулся, видя, какое впечатление это известие произвело на старлея.
— Варяга, Варяга ухлопал, голуба ты моя. Так что тебе, браток, лучше об этом помалкивать. Теперь в каком бы уголке нашей матушки-России ты ни оказался, воры с тебя скальп снимут как пить дать! Так что советую: держи язык за зубами! О том, что ты его ухлопал, знаю только я… И ты. Смекаешь? Хотя я с уверенностью о его смерти сказать не смогу до тех пор, пока не увижу его труп лично. Вот потому-то я к ним и пойду в пекло.
— Они вас убьют, товарищ подполковник! Ей-богу убьют.
— Это вряд ли. Не божись раньше времени. Блатные тоже понимают, что каждый из нас выполняет свою работу. Они воруют, а я их стерегу. Они бунтовать вздумали, а я усмирять их должен. Не бзди. Не решатся они меня тронуть.
— А если все-таки решатся? — переспросил Голубок, во все глаза глядя на начальника.
— Ну что же, может, судьба такая. Но я вот что хочу тебе сказать: если они меня задержат, то на всякий случай нужно будет пустить по лесу собак. Ты хорошо меня понял, старший лейтенант Голубок? Пустить собак. Так и передашь моему заместителю… Но не сразу, а этак через час-полтора.
— Так точно, понял, — отрапортовал старлей. — Неужели, думаете, побег?
— Думаю, думаю. Кстати, как тебя зовут? А то фамилия у тебя уж какая-то несерьезная.
— Семеном меня зовут.
— Вот такие пироги, Семен. Знаешь что? Посиди-ка ты в моем кабинете на телефоне. Если будут звонить из центра или из Москвы, скажешь, что Беспалый ведет переговоры с заключенными, подробностей никаких не знаешь.
— Есть, товарищ подполковник.
Блатные даже не сразу поверили словам парламентера — прапорщика Елисеева, без пяти минут пенсионера, трижды «деда», — что на переговоры с ними собирается выйти сам хозяин колонии подполковник Беспалый. Причем, как передал прапорщик, он согласился практически на все условия зеков, кроме одного — своих «сексотов», то бишь стукачей, сдавать не собирался. В ответ Беспалый выдвинул свое требование — вести переговоры только с Варягом и Муллой.
Зеки совещались минут десять, после чего сообщили старому прапору свое решение — Беспалого они ждут с нетерпением.
Подполковник Беспалый условия соглашения выполнял четко. Вертухаев, вооруженных автоматами, оставил в двадцати метрах от поломанных ограждений и, громко чеканя шаг, словно курсант в сержантской школе, пересек простреливаемую территорию, на несколько секунд задержался у заграждений, перекрывших тротуар, а потом, царапая яловые сапоги, стал перебираться через баррикаду. За ней его терпеливо ожидало две сотни зеков. Их глаза говорили красноречиво: «Вот ты и в нашей власти, начальник!» Беспалый спускался прямо на их кривые взгляды, как на выставленные штыки. Но страха и боязни у него не было. Толпа блатных — не свора беспризорных псов, а данное слово — не пустой базар. Опытный тюремщик знал воров — уж они-то приучены держать слово.
— Послушай, кум, вот и пересеклись наши дорожки. Может, ты сразу свои портки скинешь? Мы ведь здесь все волшебники, способны даже из мужика состряпать Марью-царевну, — нехорошо оскалился молодой вор с похабной кличкой Умывальник.
Беспалый ухмыльнулся и зорким взглядом вырвал из толпы бунтовщиков сухощавого старика — самого авторитетного на зоне вора-рецидивиста Заки Зайдуллу по кличке Мулла. Беспалый знал, что Мулла в колонии был и судьей, и советчиком, и главным заводилой — все тайные замыслы и дела зеков вершились с ведома и одобрения Муллы. И Беспалый не сомневался, что если действительно-таки заключенные подстроили ему «шутку» с Варягом, то не обошлось тут без содействия старейшего уркагана, отмотавшего на зонах несколько десятилетий.
Беспалый слегка повернул голову в сторону Умывальника и вопросительно поглядел Мулле в глаза.
— Закрой хлебало, Умывальник! — одернул беспредельщика Мулла. — Не по чину вякаешь!
— Мулла, да что ты? Я же его на понт брал, — пристыжено отбрехался Умывальник.
— Сиди на жердочке и не чирикай! — грозно гаркнул Мулла и, повернувшись к Беспалому, печально посетовал: — Не та пошла молодежь, не уважают старших. Ты уж извини нахала, Александр Тимофеевич, он свое схлопочет. Ничего, что я к тебе по имени?
— Ничего, Заки Юсупович, ты человек почтенного возраста, тебе можно.
— Вот и ладненько. А блатные ведь — это та же самая волчья стая, а в стае подрастающая молодежь должна уважать вожаков.
Беспалый не торопил события — чувствовалось, что Заки Зайдулла настроен на душевную волну. Мулла осторожно взял подполковника под локоть и повел прочь от баррикадных нагромождений, в сторону бараков.
— Так вот что я хотел сказать, Александр Тимофеевич. Мы все хищные, зубастые рыбы. И мы, как положено в стае, придерживаемся традиций. Ты знаешь, как охотятся хищные рыбы хариусы?
— Нет, Заки Юсупович, не знаю. Расскажи.
— Первой на добычу набрасывается самая крупная рыба, так сказать, в авторитете, потом идет рыба поменьше и только в последнюю очередь — мелочь.
Подполковник Беспалый не отдергивал руку — странный все-таки этот старик Мулла.
— Не хочешь ли ты сказать, Заки, что будешь лапать меня первым?