— Он безумно любил тебя, Гортензия. Я знаю. Иногда я даже ревновала, вы были словно одни на свете. А мы с Зоэ где-то в сторонке. Он никогда не смотрел на Зоэ так, как на тебя.
— Он себя ненавидел в конце жизни. Он пил, он опустился, думал, я не замечаю этого, а я-то все замечала! Ему невыносима была мысль о том, во что он превратился: в ходячее поражение. Уже летом я видела, что он был жалок. Может и лучше, что так получилось!
Она сидела, напряженная и прямая, как струна, на краю кровати. Жозефина держалась на расстоянии, позволяя ей выговорить свое горе, готовая взять его на себя, лишь бы дочери было легче.
Внезапно Гортензия повернулась и взглянула матери в глаза:
— Но речи быть не может, слышишь, РЕЧИ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ, чтобы мы вновь начали жить, как в те времена, когда папа был без работы. Я не хочу пережить это вновь, поняла, никогда больше! Он давал тебе деньги?
— Ох, ты знаешь…
— Давал или нет?
— Нет.
— Значит, мы сможем прожить без него?
— Да.
«Это если она получит деньги за книгу, — подумала Гортензия, не сводя глаз с матери. — Но не факт, что она это сделает. Что сумеет потребовать свое».
— То есть мы не станем опять бедными?
— Нет, дорогая, мы не станем опять бедными, обещаю. Я чувствую в себе силу бороться за вас обеих. У меня всегда была эта сила. Для себя нет, но для вас — да.
Гортензия с сомнением посмотрела на нее.
— Зоэ ничего знать не должна, это ясно. Ни к чему ей знать… Зоэ не я. Ей надо все мягко сказать. Ну, это я предоставляю тебе, это твоя специализация.
Она застыла на мгновение, скованная горем и гневом.
Жозефина подождала немного и сказала:
— Будем говорить ей понемногу, пусть не сразу, но она научится жить без него.
— Мы уже давно живем без него, — заметила Гортензия, вставая. — Ладно, мы не обо всем поговорили, но мне надо еще раз проверить свою работу.
Жозефина молча вышла из комнаты и вернулась в кухню, где ее ждали Милена, Гэри и Зоэ.
— Милена может остаться и поужинать с нами? Скажи «да», мамочка, ну скажи «да»!
— Думаю, мне лучше поехать в гостиницу, Зоэ, детка, — сказала Милена, целуя ее в макушку. — Я страшно устала, у меня был трудный день…
Она поблагодарила Жозефину, расцеловала Зоэ. Она казалась измученной, раздавленной. Оглядев их на прощание, она подумала: «Вполне может так случиться, что я их никогда не увижу. Никогда больше не увижу».
В начале июня Гортензия и Гэри сдавали экзамены на бакалавра.
Жозефина рано встала, чтобы приготовить им завтрак. Она спросила, хочет ли Гортензия, чтобы она поехала с ними. Гортензия ответила: нет, не стоит, это ее только собьет с толку.
В первый день она пришла довольная. И на второй день тоже. За всю неделю она ни разу не разволновалась, не забеспокоилась.
Гэри выглядел более задумчивым, но тоже не слишком озабоченным. Оставалось дожидаться 4 июля, когда должны были объявить результаты.
Ширли не приехала поддержать сына, как обещала. Она решила пожить в Лондоне и искала квартиру. Но звонила регулярно, каждый вечер. Гэри собирался поехать к ней сразу после окончания экзаменов.
Зоэ перешла в следующий класс с почетной грамотой. Александр тоже. Филипп увез их кататься на лошадях в Эвиан. Они с Жозефиной встретились на вокзале, на перроне, и ее поразили те чувства, которые читались на его лице. Он взял ее за руку и спросил: «Как дела?» Она поняла, что это означало: «Ты все еще влюблена?» и ответила: «Да». Он поцеловал ей руку и и прошептал: «Forget me not!» [70] .
Ей ужасно захотелось его поцеловать.
Зоэ ничего не спрашивала об отце.
Гортензия позвонила журналистке из «Гала» и добилась от нее трехнедельной практики в качестве специалиста по аксессуарам. Каждое утро она уезжала на работу, толкаясь в общественном транспорте, который отнимал у нее ужасно много времени, и стенала: «Ну когда уже мы переедем, Ширли-то здесь больше не живет, чего мы ждем, пора жить в Париже!» Жозефина думала об этом все чаще и чаще. Она посмотрела несколько квартир в районе Нейи: ей не хотелось, чтобы Зоэ окончательно потеряла связь со своими друзьями. Гортензия заявила, что Нейи ей подходит. «Там есть деревья, есть метро и автобусы, там ходят хорошо воспитанные и хорошо одетые люди, там у меня не будет ощущения, что я живу в резервации, в любом случае я уеду, как только закончу школу, и буду жить далеко отсюда».
Она больше не говорила об отце. Каждый раз, когда Жозефина спрашивала ее: «Все в порядке, милая, ты уверена, что все в порядке? Может, поговорим?», Гортензия раздраженно пожимала плечами и отвечала: «Разве мы не все тогда сказали, а?» Она попросила, чтобы телевизор вынули из подвала — ведь экзамены позади. Ей нужно было смотреть модные дефиле по кабельному телевидению. Жозефина с удовольствием подписалась на кабельные каналы — лишь бы девочка как-то развеялась.
В одно из воскресений в середине июня Жозефина сидела дома одна. Перед уходом Гортензия сказала ей: «Включи Третий канал, возможно, сегодня вечером меня покажут… Не пропусти, это будет не так долго».
Было уже около половины двенадцатого, Жозефина прислушивалась к каждому звуку на лестничной клетке. Она дала Гортензия денег на такси, но все равно ничего не могла с собой поделать: ей не нравилось, что девочка возвращается поздно вечером одна. Одна в такси, одна в подъезде, одна на лестничной клетке. Когда ее провожал Гэри — другое дело. Хотя бы из-за этого надо переехать. Нейи — такой спокойный район… Там можно будет не слишком беспокоиться, когда она задерживается по вечерам.
Она рассеянно смотрела на экран, переключая каналы, но постоянно возвращаясь на Третий, чтобы не пропустить Гортензию. Лука предложил: «Я могу прийти к вам и составить компанию, если хотите, я нормально выдерживаю телевизор!» Но она не хотела, чтобы дочь видела ее с мужчиной, с любовником. Ей еще не удавалось пока соединить две своих жизни в одну. Жизнь с Лукой и жизнь с девочками.
Она переключила: вроде Гортензия? Вгляделась: и правда, Гортензия. Интервью только началось. Дочь отлично смотрелась на экране. Она была так хороша, так естественна! Как рыба в воде. Ее накрасили, причесали, и она казалась старше своих лет. Жозефина ахнула от восхищения. Дочка была похожа на молодую Аву Гарднер. Ведущий представил ее, сказал, сколько ей лет, объяснил, что она недавно сдала экзамены…
— Все прошло хорошо?
— Думаю, да. Да, — ответила Гортензия. Она раскраснелась, глаза горели.
— И что вы хотите делать дальше?
«Ну вот, начинается, — подумала Жозефина. — Она сейчас скажет, что хочет заниматься модой, что собирается учиться в Англии, спросит, не заинтересует ли ее талант кого-то из кутюрье. Она настолько смелей меня. Она такая строгая, такая деловая. Она точно знает, что хочет, и не отвлекается на всякую ерунду». Она слушала дочь, которая рассказывала о своем желании попасть в мир моды — такой, по сути, замкнутый мир. Гортензия специально подчеркнула, что в октябре поедет учиться в Лондон, но если какой-нибудь парижский кутюрье пожелает взять ее в июле, августе или сентябре на стажировку, она с радостью согласится.