Сегодня, сказал он, вам предстоит принять участие в эксперименте, который может изменить ход истории. Вы все знаете, что нам, белым, живущим на Юге Африки, угрожают миллионы черных. И если мы хотим выжить и сохранить чистоту нашей расы в том виде, в каком ее создал Бог, мы должны научиться сражаться не только при помощи оружия. Мы должны научиться вести и выигрывать также и моральные битвы. Мы должны очистить наши умы и сердца от грязных мыслей и побуждений. Именно это сделает начинаемый нами курс лечения. Каждый из нас испытывает естественное отвращение к кафрам. Такое отвращение — часть нашей природы. Лечение, которому вы согласились добровольно подвергнуться, укрепит в вас это чувство. Вот почему оно называется курсом отвращения. К концу этого курса от одного только вида черной женщины вас станет тошнить, и у вас выработаются рефлексы, которые позволят вам избегать любых контактов с этими женщинами. Вам не захочется спать с ними. Вам не захочется прикасаться к ним. Вам не захочется держать их в своем доме даже как слуг. Вам не захочется, чтобы они стирали вашу одежду. Вам не захочется, чтобы они ходили по улицам. Вам не захочется, чтобы они вообще были где бы то ни было в Южной Африке…
По мере того как лейтенант Веркрамп перечислял, чего впредь не захочется десяти констеблям, голос его становился все выше и выше. Сержант Брейтенбах начал нервно покашливать. У него выдался трудный денек, а кроме того, болезненно напоминал о себе порез на лбу, и ему вовсе не хотелось в довершение всего иметь еще дело с впавшим в истерику исполняющим обязанности комманданта.
— Будем начинать, сэр? — спросил он, перебивая Веркрампа. Лейтенант потерял мысль и остановился.
— Да, — ответил он. — Начнем эксперимент. Добровольные пациенты разошлись по камерам, где их заставили раздеться и надели на них смирительные рубашки, заранее приготовленные и уложенные на койках наподобие пижам. С облачением в смирительные рубашки возникли некоторые трудности, и в паре случаев потребовалась помощь нескольких сержантов, чтобы натянуть их на самых крупных и сильных полицейских. В конце концов, однако, каждый из десяти констеблей был переодет и связан, и Веркрамп наполнил апоморфином первый шприц.
Сержант Брейтенбах с растущей тревогой наблюдал за его приготовлениями.
— Хирург предупреждал не давать слишком большую дозу, — прошептал сержант Веркрампу. — Он говорил, что иначе можно и убить. Только по три кубика.
— У вас что, сержант, поджилки задрожали? — спросил Веркрамп. Лежавший на койке констебль неотрывно смотрел на иглу, и глаза его наполнялись ужасом.
— Я передумал! — отчаянно завопил он.
— Ничего ты не передумал, ответил Веркрамп. — Мы это делаем для твоей же пользы.
— Может быть, испробуем сперва на кафрах? — спросил сержант Брейтенбах. — А то не здорово ведь будет, если кто-нибудь из наших людей помрет.
Веркрамп на минуту-другую задумался.
— Ты прав, — согласился он в конце концов. Они отправились в камеры, расположенные на первом эта же, и ввели нескольким африканцам разные дозы апоморфина. Результаты полностью подтвердили худшие опасения сержанта Брейтенбаха. Когда третий негр подряд впал в состояние комы, Веркрамп выразил удивление, смешанное с восхищением.
— Мощная штука, — сказал он.
— Может, ограничимся только электрошоком? — спросил сержант.
— Пожалуй, — с грустью произнес Веркрамп. Ему очень хотелось потыкать в добровольных пациентов иголками. Приказав сержанту послать за полицейским хирургом, чтобы тот оформил свидетельства о смерти подопытных африканцев, лейтенант вернулся на верхний этаж и заверил пятерых добровольцев, которым должны были вводить апоморфин, что те могут не волноваться.
— Уколов не будет, — сказал он им, — вместо них применим электрошок. — И включил диапроектор. На противоположной стене камеры появилось изображение обнаженной чернокожей женщины. На эту часть эксперимента каждый из добровольцев ответил эрекцией. Веркрамп покачал головой.
— Позор! — пробормотал он, прикрепляя липкой лентой контакты электрошокового устройства к бодро настроенному члену одного из пациентов. — А теперь, — сказал он сержанту, сидевшему рядом с койкой, — каждый раз, когда будешь менять слайд, давай ему удар. Вот так, — и Веркрамп энергично завертел рукоятку генератора. Лежавший на кровати констебль задергался, как в конвульсии, и завопил. Веркрамп посмотрел на его пенис и остался доволен. — Видишь, — сказал он сержанту, — действует. — И сменил изображение.
Переходя из камеры в камеру, лейтенант Веркрамп объяснял, как надо проводить лечение, и следил за ходом эксперимента. Вслед за показом диапозитива обычно следовала эрекция, за ней — электрический удар, потом изображение менялось, повторялись эрекция и удар током — и так снова, снова и снова. По мере продолжения курса энтузиазм лейтенанта заметно возрастал.
В это время из морга возвратился сержант Брейтенбах. Он был настроен не столь оптимистически, как его начальник.
— На улице слышно, как они вопят, — прокричал он на ухо Веркрампу. Из-за криков подвергаемых лечению в коридоре верхнего этажа невозможно было ничего расслышать.
— Ну и что? — возразил Веркрамп. — Мы делаем историю.
— Мы делаем слишком много шума, — настаивал сержант.
Однако Веркрампу вопли добровольцев казались сладчайшей музыкой. Он видел себя дирижером, руководящим исполнением какой-то великой симфонии. Изображения и эрекция, удары током и вопли ассоциировались в его сознании с тем, как сменяются в симфонии времена года. В его власти всецело было вызвать весну или лето, зиму или осень или даже вообще отменить их чередование.
Через некоторое время он потребовал принести себе раскладушку и прямо в коридоре улегся на ней немного поспать.
— Я изгоняю дьявола, — повторял он про себя, мечтая о наступлении того времени, когда мир будет полностью очищен от сексуальных желаний. С этими мыслями он и заснул. Когда лейтенант проснулся, его поразила царившая вокруг тишина. Он поднялся и об наружил, что все добровольцы крепко спят, а сержанты собрались в туалете и курят.
— Почему вы прекратили лечение, черт возьми? — закричал на них Веркрамп. — Оно должно быть непрерывным, только в этом случае оно подействует. Это называется закреплением реакции.
— Чтобы продолжать, нужны свежие силы, — возразил один из сержантов. Это было похоже на признаки бунта.
— В чем дело? — сердито спросил Веркрамп. Сержант выглядел явно смущенным.
— Деликатный вопрос, — ответил в конце концов сержант Де Кок.
— А именно?
— Ну, мы всю ночь смотрели слайды обнаженных леди…
— Цветных девок, а не леди, — рявкнул Веркрамп.
— И… — сержант стушевался.
— И что?
— У нас начались судороги в яйцах, — ответил на конец сержант, не подыскивая других слов.
Лейтенант Веркрамп был поражен.