— Грехи наши тяжкие, — вздохнул святой отец, обращаясь к четвертому стаканчику виски, и принялся снова разглядывать небесные знамения. ООМИГ последовало за ТOSМОП, а потом превратилось в SSOOТЕГИМОП, что было еще хуже. Святой отец Джон фрауд отодвинул в сторону бинокль и бутылку виски и опустился на колени, чтобы помолиться об избавлении или хотя бы попросить у Бога помощи в истолковании посланий. Но каждый раз, когда он поднимался с колен, чтобы посмотреть, не уважена ли его просьба, сочетания букв оставались не только бессмысленными, но и просто угрожающими. Что, к примеру, могло значить МОГИПОТ? Или ООТЕПОИ? В конце концов, решив лично разобраться в истинной природе явления, он надел сутану и нетвердой походкой направился к причалу.
— Будь проклят этот день. — бормотал он, забираясь в лодку и берясь за весла. Святой отец придерживался твердого мнения насчет презервативов. Это было одним из краеугольных камней его англо-католицизма.
* * *
В каюте крепко спал Гаскелл. Салли была занята приготовлениями. Она разделась и напялила на себя пластиковое бикини. Из сумки достала квадратный кусок шелка, положила его на стол, принесла с кухни кувшин и, перегнувшись через борт, зачерпнула воды. Потом она пошла в туалет и привела в порядок лицо. Наклеила фальшивые ресницы, густо намазала губы и под толстым слоем крема скрыла свою обычную бледность. Когда она вышла из туалета, у нее в руке была купальная шапочка. Одной рукой она оперлась на дверь камбуза и выставила вперед бедро.
— Гаскелл, крошка, — позвала она.
Гаскелл открыл глаза и посмотрел на нее. — Что, черт побери?
— Нравится?
Гаскелл надел очки. Несмотря ни на что, ему нравилось.
— Если рассчитываешь меня обвести вокруг пальца, ничего не выйдет.
Салли улыбнулась.
— Не болтай попусту. Ты меня заводишь, крошка ты моя биодеградирующая. — Она подошла к койке и уселась рядом с ним.
— Что тебе нужно?
— Заставь его встать, крошка. Ты заслужил развлечение. — Она принялась ласкать его. — Помнишь старые денечки?
Гаскелл помнил и почувствовал, что слабеет. Салли наклонилась и прижала его к койке.
— Салли тебя полечит, — сказала она и расстегнула пуговицы у него на рубашке.
Гаскелл попытался увернуться.
— Если ты думаешь…
— А ты не думай, золотце, — сказала Салли и расстегнула ему джинсы. — Пусть только он встанет.
— Боже мой, — пробормотал Гаскелл. Запах духов, пластик, маска на лице и ее руки будили древние фантазии. Он безвольно лежал на койке, пока Салли раздевала его. Он не сопротивлялся, даже когда она перевернула его лицом вниз и соединила его руки за спиной.
— Связанная крошка, — сказала она тихо и потянулась за куском шелка.
— Нет, Салли, не надо, — слабым голосом бормотал он.
Салли мрачно улыбнулась и, обмотав его запястья шелковой тряпкой, крепко связала ему руки. Гаскелл жалобно простонал. — Ты делаешь мне больно.
Салли перевернула его.
— Да ты же тащишься от этого, — сказала она и поцеловала его. Снова сев на койку, она стала его гладить. — Тверже, крошка, еще тверже. Подними моего возлюбленного до неба.
— О, Салли.
— Вот молодец, крошка, а теперь позаботимся о водонепроницаемости.
— Не надо. Мне так больше нравится.
— Я так хочу. Мне это нужно, чтобы доказать, что ты любил меня, пока смерть не разъединила нас. — Она наклонилась и надела на него презерватив.
Гаскелл не сводил с нее глаз. Что-то было не так.
— А теперь шапочку. — Она протянула руку и взяла купальную шапочку.
— Шапочку? — спросил Гаскелл. — Зачем? Я не хочу ее надевать.
— Да нет же, хочешь, сердце мое. Так ты больше похож на девушку. — Она надела шапочку ему на голову. — А теперь дело за Салли. — Она сняла бикини и опустилась на него. Гаскелл застонал. Она была великолепна. Он уж не помнил, когда она последний раз была так хороша в деле. И все же он был напуган. Было что-то в ее глазах, чего он не замечал раньше.
— Развяжи меня, — взмолился он, — руке больно.
Но Салли только улыбнулась и продолжила вращательные движения. — Только когда ты кончишь и уйдешь, крошка Джи. Когда для тебя все будет в прошлом. — Она опять задвигала бедрами.
— Давай, кончай быстренько. Гаскелл вздрогнул.
— Порядок?
— Порядок, — кивнул он.
— Теперь навсегда, крошка, — сказала Салли. — Теперь все. Ты перешел рубеж от настоящего к прошлому.
— От настоящего к прошлому?
— Ты пришел и ушел, пришел и ушел. Теперь только вот что осталось. — Она протянула руку и взяла кувшин с грязной водой. Гаскелл повернул голову, чтобы посмотреть на него.
— А это еще зачем?
— Для тебя, крошка. Молоко речной коровки. — Она слегла подвинулась вперед и уселась ему на грудь. — Открывай рот.
Гаскелл Прингшейм в ужасе уставился на нее, пытаясь вывернуться. — Ты с ума сошла, совсем взбесилась.
— Лежи спокойно — и тогда не будет больно. Все скоро кончится, любовь моя. Смерть от естественных причин. В постели. Ты войдешь в историю.
— Ах ты сука, проклятая сука…
— Сам ты пес поганый, — ответила Салли и начала лить воду ему в рот. Затем поставила кувшин на пол и натянула купальную шапочку ему на лицо.
* * *
Для разъяренного человека, в желудке которого болталось с полбутылки виски, святой отец Джон Фрауд греб на удивление споро. Чем ближе он подплывал к презервативам, тем больше он распалялся. И дело было не в том, что вид этих штук заставил его понапрасну испугаться за состояние своей печени (теперь, когда он был совсем близко, он видел, что они действительно существовали). Пожалуй, все дело было в том, что он придерживался доктрины о сексуальном невмешательстве. С его точки зрения, если верить Книге Бытия, Бог создал совершенный мир, который с той поры только и делает, что катится в пропасть. А не верить Книге Бытия нельзя, иначе вся Библия теряет смысл. Отталкиваясь от этого фундаменталистского постулата, святой отец Джон Фрауд, хаотически пробираясь через Блейка, Хоукера. Ливиса и других богословов-обскурантов, пришел к убеждению, что все чудеса современной науки от дьявола и что спасение лежит в том, чтобы тщательно избегать всех материальных достижений со времен Ренессанса и кое-чего до того, и что природа куда менее кровожадна, чем современный механизированный человек. Иными словами, он был уверен, что конец света в виде ядерной катастрофы не за горами и что его долг христианина возвещать об этом. Проповеди на эту тему, читавшиеся с устрашающим пылом, и привели к его изгнанию в Уотеруик. Сейчас, выгребая вверх по проливу Ил, он был полон молчаливой ярости, направленной против презервативов, абортов и тех зол, которые несет в себе сексуальная вседозволенность. Все они были причинами и признаками — причинными признаками — того морального хаоса, в который превратилась наша жизнь. И еще эти туристы. Святой отец ненавидел туристов. Они поганили маленький рай его прихода своими лодками, транзисторами и через край бьющим весельем. А туристы, которые осквернили вид из окна его кабинета надутыми презервативами и непонятными посланиями, были просто мерзостью. Когда он заметил катер, он был в таком настроении, что шутить с ним было опасно. Быстро подплыв к катеру, он привязал лодку к поручням и, подняв сутану выше колен, перебрался на палубу.