— Да, сэр. Что еще?
— Двойную яичницу с беконом. И почки, — ответил Флоуз, чем весьма обрадовал миссис Сэндикот, знавшую о холестероле абсолютно все и сразу же предположившую, что старого Флоуза тоже должна волновать эта проблема. — И если я говорю «двойную яичницу», то имею в виду именно двойную. Из четырех яиц и с дюжиной кусочков бекона. Еще тост с джемом и две большие кружки чаю. Мальчику все то же самое.
Официант поспешил выполнять этот убийственный заказ, а Флоуз посмотрел поверх очков на миссис Сэндикот и Джессику.
— Ваша дочь, мадам? — спросил он.
— Моя единственная дочь, — прошептала в ответ миссис Сэндикот.
— Поздравляю, — сказал старый Флоуз, не уточнив, отдает ли он должное миссис Сэндикот за красоту ее дочери или же одобряет, что дочь у нее только одна. Миссис Сэндикот смутилась и покраснела. Старомодные манеры Флоуза она сочла столь же восхитительными, как и его возраст. В дальнейшем тишина за завтраком нарушалась лишь тем, что старик негодовал на поданный ему чай, который, по его мнению, был жиже колодезной воды, и требовал настоящий утренний чай, такой, в котором бы ложка стояла. Внешне казалось, что старый Флоуз сосредоточил все свое внимание на яичнице, беконе и получении от ресторана такого чая, в котором было бы достаточно танина, чтобы прогнать весь этот завтрак через закупоренные кишки. На самом же деле его мысли были о другом и шли в направлении, весьма сходном с идеями миссис Сэндикот, хотя упор в своих размышлениях старый Флоуз делал на совершенно иные вещи. За долгую жизнь он научился за милю чуять всяческий снобизм, и почтительное отношение со стороны миссис Сэндикот его весьма устраивало. Он подумал, что из нее бы вышла отличная экономка. Еще лучше, что у нее была дочь — худосочная девица, явно способная составить пару его такому же худосочному внуку. Чуть скосив свои водянистые глаза, старый Флоуз взглянул на Локхарта, и во взгляде его засветилось нечто, отдаленно похожее на любовь.
— Бараньи глаза, — подумал он про внука и непроизвольно произнес эти слова вслух, чем страшно смутил стоявшего рядом официанта, бросившегося извиняться за отсутствие в меню этого блюда.
— А кто их просил? — раздраженно буркнул Флоуз и небрежным жестом испещренной старческими пятнами руки отослал официанта.
Чем больше таких мелочей впитывала миссис Сэндикот, тем крепче становилась ее уверенность, что Флоуз — именно тот человек, появления которого она так долго ждала: переваливший за девяносто владелец огромного имения, обладатель внушительного счета в банке и любитель тех блюд, что способны убить его в самое ближайшее время. И потому она с достоинством приняла его предложение прогуляться после завтрака по палубе. Флоуз отпустил Локхарта и Джессику поиграть в метание колец, после чего начал вышагивать вместе с миссис Сэндикот по верхней палубе таким темпом, что у той перехватило дыхание. Когда были пройдены обязательные ежедневные две мили старика, миссис Сэндикот по-прежнему не могла перевести дыхание, но теперь уже по другой причине. Старый Флоуз не тратил слов попусту.
— Разрешите мне сказать совершенно прямо, — заявил он, когда они уселись передохнуть. Впрочем, он мог бы и не делать такого вступления, ибо говорить иначе просто не умел. — Не хочу скрывать свои мысли. У вас дочь на выданье, а у меня внук, которого пора женить. Я прав?
Миссис Сэндикот подоткнула плед, которым она укрыла колени, и деликатно согласилась с тем, что, по-видимому, ее собеседник был в общем-то прав.
— Я прав, мадам. Вы это знаете, и я это знаю, — продолжал Флоуз. — Мы оба отлично это понимаем. Я старый человек и вряд ли доживу до того времени, когда мой внук будет полностью обустроен в жизни сообразно его положению. Короче, мадам, как говорил великий Мильтон, «задержка не во мне». Вы понимаете, что я хочу сказать?
Миссис Сэндикот ухитрилась одновременно и подтвердить, что понимает, и не согласиться с Флоузом.
— Вы прекрасно выглядите для своего возраста, — ободрила она его.
— Возможно, но час Великой Определенности близится, — сказал Флоуз, — и столь же определенно то, что мой простофиля-внук, будучи моим единственным наследником, вскоре станет богатым простофилей.
Флоуз предоставил миссис Сэндикот возможность минуту-другую поразмышлять над этой перспективой.
— А поскольку он простофиля, то ему нужна жена, у которой голова была бы на месте.
Он снова сделал паузу, и с губ миссис Сэндикот уже готово было сорваться предположение, что если у ее дочери и есть голова, и даже на должном месте, то еще неизвестно, что находится в этой голове, однако она сдержалась.
— Думаю, вы правы, — сказала она.
— Уверен, что прав, — продолжал Флоуз. — Чертой всех Флоузов, мадам, всегда было то, что, выбирая себе спутницу жизни, они непременно присматривались и к ее матери. Могу без колебаний заявить, миссис Сэндикот, что у вас, мадам, отличная голова для бизнеса.
— Благодарю вас, мистер Флоуз, — жеманно-самодовольно ответила миссис Сэндикот. — Поскольку мой бедный муж умер, мне пришлось самой зарабатывать себе на хлеб. «Сэндикот с партнером» — известная бухгалтерская фирма, и я веду ее дела.
— Я так и думал, — согласился Флоуз. — У меня нюх на такие вещи, и мне будет приятно знать, что мой внук находится в хороших руках. — Он остановился. Миссис Сэндикот тоже молчала и ожидала, что последует дальше.
— Какие руки вы имеете в виду, мистер Флоуз? — спросила она наконец, но Флоуз-старший решил, что пора притвориться спящим. Глаза его были закрыты, и он мягко посапывал, чуть выставив нос из-под пледа. Он расставил ловушку, и пока наблюдать за ней не имело смысла. Миссис Сэндикот тихонько покинула спящего, испытывая смешанные чувства. С одной стороны, она предприняла это путешествие не для того, чтобы найти мужа своей дочери, а, напротив, чтобы удержать ее от замужества. С другой стороны, если принимать сказанное Флоузом всерьез, он, видимо, действительно подыскивал жену своему внуку. На какой-то момент миссис Сэндикот задумалась о возможности собственного брака с Локхартом, однако тут же отвергла такой вариант. Либо Джессика, либо никто, но потеря Джессики означала потерю доходов от двенадцати домов по Сэндикот-Кресчент. Если бы этот старый дурак сделал предложение ей самой, все смотрелось бы совершенно по-другому.
— Одним выстрелом двух зайцев, — пробормотала она про себя. Об этом стоило подумать. И пока двое молодых влюбленных развлекались на палубе, миссис Сэндикот уютно устроилась в уголке салона первого класса и просчитывала возможность такого смертельного дуплета. Через окно ей была видна фигура укутанного в плед Флоуза, лежащего в шезлонге. Время от времени колени его судорожно подергивались. Флоуз находился во власти своих неумеренных сексуальных фантазий, и впервые главное место в них занимала миссис Сэндикот.
Воображению принадлежала важная роль в любви, которая вспыхнула между Локхартом и Джессикой. Они купались в своей любви, как рыбки в воде и по мере того, как теплоход медленно продвигался все дальше к югу, входя в экваториальные воды, их страсть становилась все отчаяннее и молчаливее. Нельзя сказать, чтобы они вообще не разговаривали друг с другом, но на протяжении дня они обычно обменивались только абсолютно необходимыми по обстоятельствам словами. И лишь вечерами, когда публика постарше танцевала под судовой оркестр квикстеп, а молодежь была предоставлена самой себе и могла, вглядываясь в кипение воды за бортом, обогащать друг друга достоинствами, заложенными в каждого из них полученным воспитанием, — только тогда они говорили о своих чувствах. Но и тогда они обсуждали волновавшую их тему не прямо, но рассказывая друг другу истории о других людях и о разных случаях из своей жизни. Локхарт говорил о Додде, о том, как они обычно сиживают по вечерам на выложенной камнем кухне, на грубых деревянных, с высокими спинками скамьях, что стоят по обе стороны от чугунной плиты. В печной трубе завывает ветер, а на кухне рыдает волынка Додда. Рассказывал он и о том, как они с Доддом пасут овец или выслеживают дичь в лесистой долине, известной под названием Слаймберн, где была также и заброшенная шахта, построенная еще в 1805 году, в которой Додд брал уголь для дома. Говорил он и о рыбной ловле на большом, поросшем по берегам сосняком искусственном озере, находившемся примерно в миле от Флоуз-Холла. Джессика совершенно отчетливо представляла себе все, о чем рассказывал ей Локхарт, — она знала об этом из романов Бронте, Мазо де ля Роша, из всех других прочитанных ею романтических книжек. Локхарт представлялся ей тем самым молодым и красивым рыцарем, который явился, чтобы схватить ее в объятия, поднять и унести от тоскливой жизни в Ист-Пэрсли, от постоянного цинизма ее матери в ту благословенную страну, где находится Флоуз-Холл, что у Флоузовских болот неподалеку от Флоузовых холмов, где дуют свирепые ветры и лежат глубокие снега, но где тепло и уют царят в доме, в котором много старинного дерева, собак, в котором играет нортумберлендская волынка Додда и где за большим овальным обеденным столом из красного дерева старый мистер Флоуз обсуждает при свечах проблемы величайшего смысла и значения с двумя своими друзьями — доктором Мэгрю и мистером Балстродом. Со слов Локхарта Джессика соткала в своем воображении картину того прошлого, которое, как она всегда страстно мечтала, когда-нибудь станет ее будущим.