— Как один чокнутый сопляк путается с чьей-то бабкой. Где-то уже это было, давай что-нибудь поновее. Да и с тухлой клубничкой неохота возиться.
— Нет, Хатч, нет, ничего ты не понял. Это не тухлая клубничка, а история любви. Они по-человечески важны друг другу. Он нужен ей, а она ему.
— А мне они оба ни на хрен не нужны.
— Они черпают друг у друга то, чего каждому недостает. Он впитывает ее зрелость, умудренность, вкушает плод опыта…
— Вкушает? Плод? Ох, берегись, ей-богу, сблюю.
— А она заражается его юношеским жизнелюбием, — напирала Соня. — Я тебе честно говорю: это большая литература. Глубокая, значительная книга. Она высвобождает. Это экзистенциально. Это… Помнишь, как было с «Подругой французского лейтенанта» нашего Джона Фаулза? Все Штаты ходуном ходили. А теперь Америка созрела для «Девства». Да, ему семнадцать, ей восемьдесят — а все-таки он ее любит. Поймы ты, Хатч: Л-Ю-Б-И-Т. Пожилые и престарелые будут все как один покупать книгу, чтобы узнать, чем их обделяет судьба, а студенты клюнут на филозофрению. Только подай — а пойдет нарасхват! Культуртрегеров поймаем на претензию, авангард — на порно, а сопливых — на чувствительность. Это же блюдо на целую семью! Таких тиражей…
Хатчмейер встал и прошелся по комнате.
— Знаешь, тут ты, может, и верно протумкала, — сказал он, — Я вот спросил себя: «Схватится Бэби за эту книгу?» Как пить дать, схватится. А уж если она глотает, то все облизываются. Сколько?
— Два миллиона долларов.
— Два миллиона… Ты мне что, мозги пудришь?
Хатчмейер даже рот разинул. Соня снова влезла па велосипедный снаряд.
— Два миллиона. Нет, не пудрю я тебе мозги.
— Иди гуляй, детка, иди гуляй. Два миллиона? За один роман? Отбой.
— Два миллиона — или я пошла показывать ножки Майленбергу.
— Этому скалдырнику? Да откуда у него два миллиона! Бегай ты без штанов взад-вперед по Авеню Америк хоть с утра до вечера — никто столько не даст.
— Американские права, дешевое издание, фильмы, телепостановка, серийные выпуски, книжные клубы…
— Ты давай позабористее, — зевнул Хатчмейер. — Клубы у меня под рукой ходят.
— А с этой книгой они тебя обойдут.
— Ну, пусть даже купит Майленберг. Он тебе цены не даст, а я все равно перекуплю. И что мне с этого будет?
— Слава, — хлопнула козырем Соня, — мировая слава. Сразу влепишь в десятку: «Унесенные ветром», «Эмбер навечно», «Кукольная долина», «Доктор Живаго», «Аэропорт», «Мешочники». Да ты же в «Ридерз дайджест альманах» попадешь!
— В «Ридерз дайджест альманах»? — восхищенно переспросил Хатчмейер. — Ты думаешь, даже так?
— Думаю? Знаю. Престижная книга о скрытых жизненных возможностях. Не бульварщина какая. Переплюнешь Мэри Бейкер Эдди с ее христианской наукой. Это же словесная симфония. Заметь, кто здесь купил — фирма слава тебе господи!
— Кто? — с подозрением спросил Хатчмейер.
— Коркадилы.
— Коркадилы? Старейшее издательство…
— Не старейшее. «Марри» старше.
— Ну, ладно, старое. Почем?
— Пятьдесят тысяч фунтов, — наудачу брякнула Соня. Хатчмейер уставился на нее.
— Коркадилы — пятьдесят тысяч за эту книгу? Пятьдесят косых?
— Да, пятьдесят косых. И с ходу. Без лишних разговоров.
— А я слышал, они на мели, — сказал Хатчмейер. — Их что, откупил какой-нибудь араб?
— Нет, не араб. Это семейная фирма. Сам Джефри Коркадил выложил пятьдесят тысяч: понял, что книга того стоит. Думаешь, стали бы они рисковать такими деньгами, если б собирались сматывать удочки?
— Японский бог, — сказал Хатчмейер. — Да, видать, на это дерьмо делают крупные ставки… и все ж таки два миллиона! Никогда еще за роман столько не давали. Роббинс берет миллион, но ведь это Роббинс!..
— В том-то и дело, Хатч. Думаешь, я прошу два миллиона за так? Дура я тебе, что ли? К тому же два миллиона делают книгу. Ты их платишь, люди об этом знают — и каждый кидается читать роман — надо же понять, с чего это ты раскошелился. Про тебя всякому интересно. Ты впереди всех. Да и фильм обязательно…
— С фильма в доле. Только не процентик, а пополам.
— Идет, — сказала Соня. — Режь подметки на ходу. Пополам гак пополам.
— Да, еще мне нужен автор, этот ваш, как его… Пипер, — заявил Хатчмейер.
— Автор тебе нужен? — вмиг насторожилась Соня. — А зачем тебе автор?
— Для ходкого сбыта. Будем его совать в нос публике: вон видали, этому только подкладывай старух. Турне по Штатам, автографы, телеинтервью, лекции — в общем, на всю катушку. Мы его разделаем под гения.
— Не думаю, что ему это понравится, — смущенно сказала Соня. — Он очень робкий и замкнутый.
— Это он-то робкий? Заголился и давай стесняться? — удивился Хатчмейер. — Да за два миллиона он любой зад обязан дочиста вылизать!
— Сомневаюсь, что он согласится…
— Либо согласится, либо пошел он, — обрезал Хатчмейер. — Уж если я готов нянчиться с его книжонкой, то ему сам бог велел соглашаться. Точка, решено.
— Ладно, раз тебе так надо, — сказала Соня.
— Да, мне так надо, — сказал Хатчмейер. — И тебя мне тоже надо…
Соня еле унесла ноги и помчалась с договором на Ланьярд-Лейн.
* * *
Френсик явно заждался ее.
— Довела до ума, — пропела она, сотрясая плясом кабинет.
— Ну и ну, — сказал Френсик. — Ах ты умница.
— С одним условием. — Соня приостановилась.
— С условием? Что за условие?
— Сперва хорошие новости. Книга ему понравилась. Он от нее без ума.
— А не рановато? — прищурился Френсик. — Он ведь даже случая не имел и заглянуть-то в эту клоаку.
— Ну, я ему рассказала… так, в общем — и ему очень понравилось. Пора, говорит, преодолевать опасный возрастной разрыв.
— Опасный возрастной?
— Да, между поколениями. Он как-то чувствует…
— Чувства его оставь-ка себе, — сказал Френсик. — Тот, кто говорит о преодолении опасного возрастного разрыва, не дорос до простейших человеческих эмоций.
— Он считает, что «Девство» окажет такое же благотворное влияние на молодежь и престарелых, какое «Лолита»…
— Оказала на родителей? — предположил Френсик.
— На пожилых мужчин, — сказала Соня.
— К этим хорошим новостям нам только не хватает заразиться проказой.
— Ты погоди, ты сначала послушай, какую цену он дает.
— Ну? — послушал Френсик.
— Два миллиона.