Ленин, не замечавший поразительно многого, Сергия «учитывал», «невидимые посещения» касались и его, и он, по-своему, спешил «приложиться к святым мощам». «Показать, какие именно были «святости» в этих богатых раках и к чему так много веков с благоговением относился народ…» Мощи показали ему на белом полотне, и он обрадовался, не ведая, кого следующего засушит «машина»: «Надо проследить ипроверить, чтобы поскорее показали это кино по всей Москве».
Да, море проседает впереди, теперь и вы видите искомый Царьград: башни и крыши на темных скалах, и черные звери бегают вдоль воды – к чему мы так неотвратимо плыли.
Плыли – любили его имена, гуляя пальцем по карте: Мраморное море, Акрополь, ворота Святого Романа, церковь Марии Паммакаристы, Форум, Влахернский дворец, гавань Золотой Рог и совсем близкая – Троя… Но, пока мы добирались, Мехмед Второй привел двести тысяч под зеленым флагом и они два месяца лупили пушками наши блистающие стены, рыли подкопы, сооружали осадные машины, засыпали рвы – город защищали всего семь тысяч (как всегда: раз надо – значит, нет), а Мехмед Второй даже спать не мог от нетерпения и рисовал схемы штурмов, и, как мы, любовался картой – этот «механик», воитель, любитель философии и астрономии, велевший резать рабам животы, чтобы выяснить: кто же съел краденую дыню. В последнюю ночь турки не спали. Они развели столько костров в лагере и на кораблях: биремах и триремах, что защитники обрадовались: пожар! Поняв, стали прощаться друг с другом. Мы все плыли, а город резали три дня, императора зарубили янычары, живые прятались в храме Святой Софии – чудо спасет. Да разве сыщется у нас чудо, когда за дело берется…
Мехмед въехал в прекрасную Святую Софию на белом коне. Посмотрел, даже удивился: так красиво… Пусть здесь будет мечеть.
Мы добрались и стали, и «корабль тот тогда стояше на едином месте и не поступая с места ни семо, ни тамо».
Живу, не сдвигаясь с места, и кажусь себе римским легионером, брошенным умирать в Африке, где нищие дети окружают в лохмотьях иноземные автобусы, туземцы ленивы и голодны, слушают английские песни, едят американские фильмы, стыдятся своих шаманов и любят своих пиратов, – я ненавижу место умирания. Но не так давно выяснилось, что для подлинной своей Родины я – косматый краснознаменный варвар, я – незаконнорожденный, но любил-то ее, как родную! Глупость – так не повезло. Все изменилось. Сердце своими ударами давало жизнь, теперь – приближает смерть. И смерть ожидает иная: лечь в зыбучие, загаженные пески. Меня не сразит тихая стрела Артемиды и Гермес не толкнет к кованым воротам подземного царства Аида, которому приносят в жертву зверей черного цвета. Там пустует всегда одна обитель – смерти, та всегда на земле. Там течет Ахеронт, и Харон переправит на своей ладье на асфоделевый луг, и ты обязательно выйдешь на берега другой реки, и почувствуешь жажду, и напьешься, и весело крикнешь: «Что за вкусная вода? Старик, слышишь? Я – совсем другой!» Старик ответит: «Лета». Господи, но почему я сразу все забыл?
Могли б здесь проститься, не трогать мощей, но дурные помыслы должны открываться исповедникам. Да если и заткнуть победные трубы, на что мы больше годны? Мы – старьевщики, наше дело – собрать кости и очистить помещение. Вытереть пыль с карт далекого города и написать карандашиком на стенах с рамками от снятых образов, что где было: светило, цветок, звезда, луч, лилия, кадило, яблоко, шиповник, золото, корабль, крепость – слова, которыми премудрый Епифаний кратко записал для памяти свое чудесное путешествие за Сергием вслед. Их не прочтут – на наше место прикочуют легконогие племена с черными собаками, но с похожим на наш языком – и никогда не узнают, что за город здесь погребен.
Ну что ж, берег все ближе, а среди русских святых не было ни одного рабочего. Крестьян – меньше одного процента. Крестьянский сын – один. Убит молнией. Из книжки «О святых вещах» (цена – 13 копеек) узнаете: «Гниение – это естественный, закономерный и полезный процесс». Эти слова высечены на городских воротах.
Пойдя навстречу нетерпеливым пожеланиям трудящихся, 1 марта 1919 года Наркомюст – имя, достойное римского императора! – дал указание о вскрытии мощей, подсказав для пущей наглядности и чистоты рук нагрузить вскрытием попов. А когда покопались вдосталь во всяких там пресловутых Евфросиниях Полоцких, Александрах Невских, Тихонах Задонских, Сергиях Радонежских, посмеялись и распределили, что в помойку, что в музей с приказом сделать покрышку из зеркального стекла, – Наркомюст больше не волынил и 20 августа следующего года повелел – «О ликвидации мощей», этого «аппарата одурманивания» «темных, гипнотизируемых масс».
Дерево упало, птицы отлетели.
В этом городе странно жили: скоро – сойдем, посмотрим: и газетки вредные выходили, и умники «отъезжали» за рубеж, и деньги любили, и богохульствовали (да еще как!) – однако ж за пятьсот лет ведь ни у одной сволочи не хватило решимости обнажить мощи Сергия! Видели многие: когда осматривали после удара фанатика-сектанта топором; показывали «голову» игуменье Страстного монастыря Евгении Озеровой летом 1869 года; в семнадцатом году уносили на руках от пожара в алтарь и посмотрели, не задело ли? И надо ж – ни один.
И вдруг – все. Здесь пахнет колдовством, безумием. Но мне кажется: вожди искренне искали святых. Собравшись на штурм царства небесного, они не могли оставить за спиной «святую засаду». Все повторилось. Разбивая раки, они благословлялись на свой манер, доказывая дружине: «Мы победим!» И даже если б из одного гроба поднялся-таки нетленный чудотворец, ровным счетом ничего бы не изменилось – живо накинули бы шинель, запихали в грузовик и увезли бы в Коминтерн, в отдел по устройству «нестроений» английской буржуазии, вечерами, внештатно, за пшено, читать антирелигиозные лекции в клубе красных ткачих – у них уже хватало опыта «обращения святых», а какой еще будет! Но народ-то, мне кажется, лукавил: противиться – лень и страшно, но, позволив комиссарам залезть в священные раки, народ ждал: а вдруг сейчас отсохнут комиссарские руки и огонь небесный испепелит все смутные времена, да и нас заодно, чтоб детям неповадно было? Народ устраивал Господу хитрую ловушку, да и ухнул в нее с потрохами. Разве явится на Руси спасение, когда…
Святые разные: кто ушел в глубь земли, кто подбросил вместо себя собачьи кости, мусор, черепки, кто подменился восковой куклой. Сергий, как и жил, не тронулся с места, не унизился, своих не бросил – да это и так было понятно, с самого начала. Его полезли ловить в «Лазареву субботу» – день памяти Лазаря, воскрешенного Христом. Христос сказал: иди вон, и Лазарь вышел из склепа, путаясь в погребальных пеленах, – не зря день выбирали, жрали себя без пощады.
Лавру готовили заранее, перешерстили «показательным обыском»: гляньте, товарищи, как монахи жили, – вот рясы дорогого сукна, вот письма от женщин, лекарства и инструменты для лечения венерических заболеваний, порнографические открытки. Обжирались, обпивались, обкуривались, кидали изнасилованных женщин с башен – и это в век санитарии.
Прихожане скопили пять тысяч подписей под прошением – «слезницей» – не троньте Сергия. Дня, когда корабль ткнется в берег, не ведали. Когда прискакала конная милиция и рота курсантов встала на выходах и вокруг, с грузовика попрыгали кинооператоры и потащили прожекторы в собор, Лавра ахнула: сегодня! Толпа шумнула, но бойцов не удалось спровоцировать на «ненужную кровь». «Ненужная кровь» – вот чем мы обогатили эту землю!