— Конечно! Я пришлю фото, ты еще выберешь.
— Давай, хочу, хочу, жду — скорее!
Опять дозванивался непробившийся звонок, Эбергард поуверенней почувствовал себя, подумал: наладилось, начало налаживаться и наладится; прорвалось, он коротко:
— Да.
— Ты че бегаешь? Че ты хочешь добиться? Знаешь, сколько ты уже должен?
Эбергарду показалось: запись; он погромче спросил, но не своим голосом:
— Алло? Это кто?
— Эбергард? Мы знаем, где ты живешь. Со своей беременной… Ты не бегай. Поговори с нами, объяснись. К тебе много вопросов, — Эбергард не понимал, «какой» голос, что за человек может говорить таким голосом, ослеп, во тьме, тоскливо растягиваясь, звучала единственная нота. — Завтра в девять будем возле префектуры. Позвоним — выходи, один. А хочешь — не один. Обсудим. И телефон не отключай, понял?!
Это — с неопределившегося, Эбергард (еще оставалось время, и расстояние оставалось, так примерно он себе и…) вышел на общий балкон, задев ногой кофейную банку с окурками: вдоль тротуаров машины, на тротуарах машины, не помнил никогда — какие, кто постоянный, но если крыша в снегу, то… Вон проехал какой-то «опель», но с проспекта — не паркуется, свернул к рынку, а вот — бьет свет, но это грузовая, «газель», не страшно, и он услышал, как про себя словами сказал «не страшно»; позвонил Павлу Валентиновичу: завтра встретимся возле церкви, чтоб не у подъезда… Вряд ли они знают, где снимает, мало времени прошло, лишь бы не позвонили Улрике, лишь бы не знали (в нем произнеслось «Эрна»); страх; на самом деле всё, конечно, господи, не так, конечно, не до такого же, не бандиты же, просто умеют поговорить, ситуация развивается, динамика, включаются силы, но еще выровняется и еще посмеемся, вспоминая и не такое… Улыбался и обнимал, Улрике засияла: получше у тебя день? Я же говорила: что-то придумается и хорошее само случится! Ты мой — умище, светлая голова! — заперся, заперся, на листке набросал последовательности, «1», «2», «3» и восклицательный, и быстро, скачущими, бьющимися дрожью пальцами набирал номер зомби так долго, в необитаемой пустоте, заразившись от номеров Кристианыча, что уже — «не возьмет», но со скрежетом и тоннельными отзвуками зомби проломил гудки и провалился в голову Эбергарда:
— Аллоу? Аллоу? Вас слушают! — сочным, что-то проглотившим ртом.
— Извините, что так поздно, — палец Эбергарда лег на «1», так, без всяких чувств, чтение чужой телеграммы, — можете говорить? Это Эбергард, префектура Востоко-Юга. Надо встретиться и обсудить ситуацию по аукциону.
— Аллоу? Говорите. Одну минуту, я выйду на воздух. Аллоу? Вы здесь?
— Это Эбергард. Я вас разбудил?
— О-о, Эбергард, приветствую, рад слышать. Нет, нет, я не в стране, разница во времени… Как поживаете? Устроились?
— Хотел договориться о встрече по нашему вопросу.
— Конечно, конечно, — запикало, неужели зомби в ежедневник полез?! — Буду в городе шестнадцатого. И семнадцатого марта, а потом еще — двадцать восьмого, какое-то время… Но, я так понимаю, у вас — планово?
— Там есть момент, — говорил, и как будто не впервые, кому-то он уже пытался прокричать это не раз, и бесполезно, бесполезно, — связанный с обстоятельствами. Серьезными. Аукцион признан несостоявшимся. В связи с заходом нового игрока. Сильного. От жены большого папы, из красного дома.
— Эбергард, Эбергард, тут… Не всё слышно. Аллоу? Вы говорили с Романом? По текущей ситуации лучше с Романом и его людьми… Скинуть вам его телефон?
— Это принципиальный вопрос. Вопрос денег. Я буду обсуждать его только с первым лицом. Это ваши деньги, и вы должны владеть информацией.
— Эбергард, я в данном случае — связующее звено, финансовое обеспечение — это Роман и его партнеры… Если у него есть партнеры. Моя функция в данной сделке чисто посредническая, за некую компенсацию, кстати, небольшую очень…
— Так, стоп!!! Вы говорили: Роман — ваш человек!
— Ну, можно сказать: я его знаю. Хотя мы недавно познакомились. Когда подбирал вам исполнителя.
— Вы говорили — это ваш бизнес, Роман — исполнитель, подчиняется вам, вы отвечаете! Что вопросы решаю с вами!!!
— Эбергард, может быть, это не тот случай, когда требуются такие эмоции…
— Мне нужно одно: вы управляете им?! — Эбергард отшвырнул приготовленный листок.
— Мне рекомендовали его… кажется. Или я сам вышел… Через Интернет? Сейчас деталей не восстановить. Но я — абсолютно уверен, — где-то улыбался зомби, ему еще предстояли какие-то местные увеселения, — что Роман заинтересован в исполнении контракта. Вы будете довольны! Я, кстати, позвоню ему сейчас. Вопрос о моей компенсации так и не закрыт, но это уже, наверное, в апреле…
— По аукциону я всё объяснил, контракта не будет. Ситуация по благодарности, по соответствию — закрыта! Иначе люди из красного дома займутся вашим Романом и его бизнесом. В будущем, возможно, при размещении государственных заказов…
— Аллоу! Аллоу, — скрежетал зомби.
— Скажите ему, чтобы мне больше не звонили, не искали меня. Всё, что я обещал, я сделал…
— Эбергард, тут… связь прерывается… Давайте я скину вам номер Романа? А то получится какой-то сломанный телефон… Ей-богу, я тут — лишнее звено между вами, — зомби захыхыкал. — Это не самый важный мой проект, я лично сопровождать каждый этап просто не имею возможности… Записываете?
Зомби еще дважды перезвонил, выкрикивая в пустоту:
— Аллоу! Аллоу!
А потом прислал эсэмэс с четырьмя номерами телефонов; будто ветер повалил на провода тополь на Транспортной улице (по ней ходили на речку, казалось — так далеко), и света не будет; у бабушки всегда находились свечки, но сейчас надо двигаться ощупью, поглаживая стены, теперь показавшие свою сущность и разность, разбегались выключатели от шаривших пальцев, насмешливо скрипел пол; тишина больше не являлась протяженным, ведущим туда, дальше пространством, это — пещера, как-то так получилось — Эбергард попал в пещеру, и в девять утра дойдет до ее дальней стены и остановится, и на темной кухне… новое, громоздкое у окна: что? — Улрике, оперлась на подоконник и разглядывает ночь.
— Ты что не спишь? — Подслушала? поняла про его обстоятельства хоть что-то? Слезы… Ей-то из-за чего? — Ты что? Ты же моя жена… — обнявшись, они постояли — немного последних в жизни дней, что осталось провести им только вдвоем, родится девочка, которая потребует себе всё-всё-всё, а потом еще ктото может родиться…
— Всё плачет, — прошептала Улрике. — Я вдруг заметила: всё незаметно плачет — машины… Дома. Деревья. Всё незаметно уходит и плачет. И я когда-то покажусь тебе всего лишь сном.
Что сказать? Да она и сейчас, в это насочившееся и вспыхнувшее под кожей «сейчас» — сон, бытовое обстоятельство, умножившее на десять его уязвимость, негабаритный груз, косо ставший в проеме, но сказал: перепады настроения, депрессия беременных, полное понимание, важность полноценного сна, любовь… Утром, в восемь, он спросил добродушного Хериберта, паломника: а у тебя будет время выслушать и посоветовать? Хериберт мог «после двух», Кристианыч не отвечал (Эбергард не знал, что он хочет услышать от Кристианыча), в префектуру поехать не смог: там ждали в девять, он не представляет себе «разговора», своих слов, таких, что способны — решить, а еще больше боялся того, что сделают, его услышав; закопался в тряпье «а вдруг что-то посоветует Хериберт», «они и сами должны всё понять», и затих, спросил (а к кому еще?) адвоката: можешь? — она всегда могла; когда работает? — убрал звук на телефоне и — поехал в приятно пахнущее тепло, в некоторые узнаваемые детали, в еще не убранную постель, в перезрелое, но неизношенное тело, в бессловесную жадную ласку — и в этот раз после всего уже не было такого стыда и такого раскаяния, привыкает.