Период деятельности вместе с Медведем и с молодым, начинающим Варягом Егор Сергеевич ценил особенно высоко.
Получалось все, за что только ни брались эти два могучих старца и перспективная молодость.
Первая ласточка – практически беспошлинный вывоз за границу нефти, газа, драгоценных металлов, золота, эшелонов леса, оружия, металлопроката, стали. Все это на Западе превращалось в баснословные деньги и оседало на счетах европейских, американских и азиатских банков.
Особой гордостью старика были организованные им предприятия-пирамиды и банки-хлопушки. Он даже счет потерял всем этим однодневкам. Благодаря академику о русских финансовых пирамидах в мире сейчас знают гораздо больше, чем о египетских.
«Черный вторник» был гениальной выдумкой Варяга. Журналисты много писали о нем, но многого не знали, а кое о чем знали, но молчали, не решались сказать. Кому нужны лишние проблемы? Нестеренко лишь помог своему молодому коллеге связями и юридическими консультациями и увязал эту большую «игру в инфляцию» с «чеченскими авизо», когда ребятам из южной республики предложили заработать, но не мешать своим присутствием в Москве и Питере. Зарвались чеченские парни: сделка была заключена, пацаны заработали на фальшивых авизо кучу бабок, но свое обещание не выполнили и делиться не захотели. Вот теперь расплачиваются. Горько, конечно, расплачиваются. Крови лишней много, но слово свое нужно держать. А теперь к тому же им включен счетчик и платить придется куда больше. Но что делать?
Рассказывая все это Владиславу, Нестеренко с сожалением вспоминал фамилии всех тех, с кем пришлось расстаться в этой крупной игре. «Наполеон никогда не жалел об убитых. Во имя великой Франции на полях сражений погибали десятки и сотни тысяч французов. Мы тоже должны стать великой державой. Жалеть обо всех, кто стоял у нас на пути, мы не имеем никакого права, – говорил Нестеренко. – Жалеть нужно попутчиков, идущих с тобой, живущих с тобой одной идеей, преданных тебе и готовых сделать все, что понадобится для достижения цели».
В тот памятный вечер Нестеренко был особенно откровенен.
– Егор Сергеевич, – спросил Варяг, – а как вы познакомились с Медведем? Вы ведь все-таки разные люди. Что вас объединило?
– Милый мой! Ты ошибаешься. Мы с Медведем очень даже похожи. Я тебе однажды рассказывал, что такое «СЛОН»? – И Нестеренко, расстегнув рубаху, показал Варягу глубоко въевшуюся под кожу наколку. – Да, да! Эта наколка сделана в Соловецких лагерях. И знаешь, это самая большая ценность, какая у меня есть.
Соловецкие лагеря занимали в жизни Нестеренко особое место. Иногда ему казалось, что все, происшедшее с ним в далекой молодости, всего лишь плод воображения. Порой ему чудилось, что тот Егор Нестеренко был совсем не он, что в лагеря попал другой человек, с иными взглядами на жизнь, с другими ценностями. Тот Егор Нестеренко был прямолинейно честен, раним, нежен, верил в непонятную идею, страстно хотел жить, и обязательно при коммунизме.
Лагерь его быстро отрезвил. Начальник лагеря, худой хромой старик, выстроив вновь прибывших заключенных, объявил им:
– Здесь власть не Советская, а соловецкая.
Егор смог убедиться в правоте этих слов уже на второй день своего пребывания в лагере, когда, замешкавшись, не успел вовремя подойти к дежурному офицеру. Десять дней, проведенные в стылом карцере, должны были убедить его в собственном ничтожестве и бессилии, а также в том, как легко превратить человека в бесчувственное существо или в мерзлую глыбу, ничем не отличающуюся от камней, из которых были сложены полутораметровой толщины стены карцера. Почившего узника подельники без сожаления оттащили бы за ноги в огромную яму, прозванную заключенными «мертвецкой», а потом в весеннюю оттепель забросали бы комьями смерзшейся земли.
Но Нестеренко сумел сохранить в этих жутких условиях теплющийся огонек веры в жизнь и человеческое достоинство. Сквозь мучительный холод карцеров, сквозь чудовищные унижения и непосильный труд, сквозь одиннадцать лет испытаний Соловками он прошел, сохранив себя… но уже другого – ненавидящего, все понимающего, тонко чувствующего других, безжалостного, перестрадавшего, сильного, непреклонного.
Такой же тернистый путь выпал и на долю Медведя. Но, в отличие от Нестеренко, которого лагеря приземляли, Медведя соловецкий беспредел как бы поднимал и одухотворял. Пройдя сквозь муки и нечеловеческие страдания, два сильных человека прикипели друг к другу и навсегда связали свои судьбы верностью и чувством долга, замешенными на крови.
Варяг поймал себя на мысли о том, что и Медведь, и Нестеренко для него давным-давно стали родными. А завтрашнюю встречу с Егором Сергеевичем он ожидал с таким же нетерпением, как когда-то в далеком детстве ждал возвращения своего отца.
На глаза Варягу навернулись неожиданные слезы. Он сделал глубокую затяжку, загасил сигарету и, засыпая, вспомнил детские годы, свой дом, мать.
Наутро погода в Москве испортилась. Не верилось, что еще вчера солнце буквально раскаляло столицу и заставляло изнывающих от жары горожан, забросив все дела, выезжать за город, чтобы окунуться в прохладу подмосковных прудов.
В течение суток северный циклон остудил воздух до шестнадцати градусов, и москвичи с опаской посматривали на небо, ожидая, что в ближайший час-два на их головы прольется прохладный августовский дождь.
Кот припарковал «Волгу» у Театра Маяковского.
– Значит, так, – сказал Варяг, – оставайся в машине и жди меня здесь. Сейчас без десяти пять. Думаю, вернусь через два часа, а может, через полтора.
– Но как же вы без охраны, Владислав Геннадьевич?
– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, – пошутил Варяг.
Водителю не полагалось видеть, с кем будет встречаться Варяг. Конспирация в этом случае была отнюдь не лишней.
Варяг сразу увидел Нестеренко. Егор Сергеевич сидел на скамейке и дымил сигаретой.
Постарел академик, подумал Варяг, хотя внешность осталась такой же впечатляющей.
Увидев Владислава, Нестеренко весь преобразился, довольно резво поднялся со скамейки и пружинистой походкой направился ему навстречу.
– Владик, дорогой, какая радость видеть тебя!
Они поцеловались троекратно, по-русски.
– Егор Сергеевич, как часто я вас вспоминал. И уже давно чувствую, что задыхаюсь без общения с вами, без ваших советов.
– Ну-ну! Не преуменьшай собственные возможности, сынок! Я все время внимательно слежу за твоими делами. И хочу сказать, что ты, Владик, молодец! За два года сделать девяносто пять процентов чистой прибыли на переданных тебе деньгах – это, батенька, круто. Очень круто, так, кажется, выражает свой восторг современная молодежь?
– Егор Сергеевич, раз уж мы заговорили о тонкостях русского языка, может, в Дом литератора зайдем? Посидим, поговорим…
– К сожалению, я не терплю ресторанов. Водочка, закусочка, музычка – это не в моем вкусе. Давай пройдемся по городу. Все ж приятней, чем сидеть в пошлых кабаках.