Лошади двигались неторопливой рысцой, но двадцать шагов до Семена преодолели секунды за три – слишком небольшое время, чтоб колесничий или жрец успели что-то предпринять. Возница лишь откинулся назад, натягивая вожжи, а Софра поднял дротик, но в этот момент секира плашмя обрушилась на колесо. Дальше все получилось по плану: мощный удар разнес колесный обод, возок накренился и осел, люди вывалились на дорогу, кони, испуганно заржав, рванули вперед, дергая хлипкий экипаж из стороны в сторону, мотая и разбивая о древесные стволы. Теперь не разберешь, то ли зверь перепугал коней, то ли рук человеческих дело... Все по плану, как и было задумано! Только ливийцев было не трое и не четверо, а пять.
Одного Мерира приласкал камнем из пращи, но дважды фокус не удался – остальные превозмогли оцепенение и с воинственными криками размахивали оружием. Два копья, две дубинки... Возница тоже вырвал клинок из-за пояса и приподнялся на коленях – тянул руку, целил Семену в живот, но дотянуться не успел.
Тяжелая секира взметнулась и рухнула вниз, ломая шейные позвонки. И в этот раз Семен ударил плашмя, чтоб не было резаной раны, – львы львами, а множить улики не стоило. Возница – крепкий, с бритым черепом, похоже, из жрецов – выронил кинжал и, захрипев, ткнулся лицом в землю. Перескочив через него, Семен бросился к уже поднявшемуся Софре и тут услышал крик корабельщика.
Старый пират вовсе не звал на помощь – он дрался с четырьмя ливийцами, отбиваясь копьем и секирой, вопил в боевом задоре и медленно отступал к повороту. Сейчас скроется за деревьями, и там его прикончат, понял Семен. Много ли нужно времени четверым, чтоб заколоть одного? Ровно столько, сколько финик разжевать да косточку выплюнуть...
На мгновение взгляд его встретился с глазами Софры, который пятился вслед за громыхавшей повозкой, раскачивая дротик. Один прыжок – и жрец будет на расстоянии удара... только один прыжо... Семен прыгнул, но – к Мерире. Его предплечье, как раз под раной от кинжала, царапнул дротик, но он не почувствовал боли; выбросил свое оружие на всю длину, зацепил крюком за шею ближнего ливийца и рванул, отбросив в заросли изуродованный труп. Второго из сражавшихся с Мерирой он сшиб на землю ударом ноги, подпрыгнул и опустился на грудь поверженного, ломая ребра; третий, с окованной бронзой палицей, успел повернуться к нему и тут же рухнул с пробитым виском – еще один удар плашмя, не рассекающий плоть, но сокрушающий кости.
Мерира вышиб копье у последнего проводника и, широко размахнувшись, опустил обух секиры ему на темя. Грудь корабельщика ходила словно кузнечные мехи, он отдувался и потирал кровоподтек на боку – то ли дубинкой задели, то ли огрели древком копья. В остальном Мерира выглядел бодро – как волк почтенных лет, задравший пару брехливых псов.
– Увертливый народ эти темеху, – произнес он, с хрипом втягивая воздух. – Ловкие, быстрые, как песчаные блохи! Ну, ничего! Место тут узкое, а мы их зажали, мой господин, точно мышей промеж двух кошек! – Мерира огляделся и начал пересчитывать трупы, тыкая в них пальцем: – Уа, сон, хемет, туа, сас, сехеф... Сесенну? Где седьмой? Семеро их было, клянусь судом Осириса!
Семен тоже огляделся, мрачно хмуря брови; главная мышка ускользнула, а вокруг, на окровавленной земле, валялись только безвинные и непричастные.
– Седьмой удрал, пока мы с этими возились. – Он покосился на мертвых ливийцев.
– Ну, так беги за ним, семер, а я поковыляю следом. Дальше песков не удерет! Гляди только, чтоб лошадей не подманил, до лука не добрался... А так – куда ему деваться? Кроме твоей секиры – некуда!
Кивнув, Семен повернулся, стиснул покрепче топор и побежал по узкой дороге. Над кронами деревьев по-прежнему сияла треть солнечного диска, будто напоминая, что времени прошло всего ничего; земля под подошвами сандалий была твердой, надежной, вполне подходящей для битв и погонь, а с реки тянуло свежим ветром, который приятно холодил жгучие царапины от кинжала и дротика. На бегу, стараясь не споткнуться о валявшиеся кое-где обломки колесницы, Семен размышлял о словах корабельщика, а вот о том, что минут через десять – пятнадцать он догонит Софру и разнесет ему череп секирой, вспоминать совсем не хотелось.
Странный, однако, народ в Та-Кем, и время странное! Гляди, чтоб лошадей не подманил, до лука не добрался, – предупредил Мерира... А ведь в другой стране сказали бы: гляди, поймает лошадей – ускачет! Но колесница разбита, и роме – воину, семеру, землепашцу – чужда идея оседлать коня. Чужда! Тут не аравийские просторы, не кочевая вольница, тут во всем – порядок: осел – чтоб ездить и возить поклажу, корова – чтобы тянуть повозку и плуг, а конь годится лишь для колесницы...
Он думал, что есть десятки вещей, которые можно тут сделать, – не выплавка стали и не реформа письма, а более простые вещи, вроде седел и стремян или плугов с бронзовым лемехом. Стрелы с трехгранными наконечниками вместо плоских – летят дальше, бьют смертоносней; длинные копья и клинки, чтобы колоть и рубить с коня; арбалеты, баллисты и катапульты, что мечут ядра на тысячи шагов; парусное вооружение на судах, киль, шпангоуты и руль вместо примитивных весел; сигнальные башни и семафорный телеграф, понтоны и наплавные мосты, маяки с горючим маслом и зеркалами, что отражают свет коляски, в которые можно запрячь лошадей, голубиная почта или хотя бы яблони, неведомые в Та-Кем, – яблони, сливы, апельсины из северных заморских стран, лежащих, в сущности, рукой подать от Дельты, в каких-то трехстах километрах... Однако, если не считать колясок, яблонь и плугов, все эти вещи – так ли, иначе – ассоциировались с войной, и потому изобретать их не хотелось. Совсем не хотелось – ведь он отлично знал, кто унаследует державу с такими вот полезными игрушками! Это мальчишка, сын сириянки, сидевший на троне Та-Кем... Мальчик, который лет через тридцать потопит в крови и Сирию, и Финикию, и Палестину... Дай ему конное войско, баллисты и катапульты, морские суда, горючую смесь, тараны и понтоны – глядишь, он до Индии доберется! А это в планы Семена совсем не входило.
Заросли остались позади, и теперь, когда ничто не закрывало взгляда, он наконец увидел Софру. Тот уже не мог бежать; шел, опираясь на дротик, тяжело переставляя ноги, с опаской оглядываясь назад. Заметив погоню, жрец попытался ускорить шаги, потом, вероятно, сообразил, что от преследователя не уйдешь, и замер, раскачивая в поднятой руке свое оружие. Сейчас он был опасен как гиена, которую загнали в угол; зрелый муж, достаточно крепкий и, несомненно, не уступавший любому воину в искусстве метания дротиков. Мысль об этом не устрашила Семена, а будто добавила энергии; его ожидал поединок, не убийство.
Софра расправил плечи, высокомерно откинул голову:
– Во имя Амона! Почему ты убил моих людей? Чего ты хочешь, ваятель? Я ведь не ошибся, ты – ваятель Сенмен из мастерских святилища? Тот, кого я хочу возвеличить и наградить?
– Мне не нужна твоя награда, – молвил Семен, не спуская глаз с лица Софры и острого жала дротика.
– Что же тебе нужно?
– Твоя жизнь.
Жрец неторопливо сдвинулся в сторону – так, чтобы солнце не било в глаза. Дыхание его выровнялось, ноги уже не дрожали.