Платон подошел к лежащему, бросив свою клюку на землю и опустившись на колени, перевернул его лицом вверх, оттянул ворот грязной рубахи и прикоснулся пальцами к артерии. Пульс едва-едва прощупывался: казалось, тоненькая ниточка, то пропадая, то появляясь вновь, быстро-быстро пульсировала под пальцами. Было очевидно, что у раненого начался жар – это могло быть следствием заражения крови. Платон покачал головой, пальцем приподнял закрытое веко мужчины. Тот был в глубоком обмороке. Губы его самопроизвольно слегка шевелились, но слов разобрать было нельзя. Когда отец Платон попытался осмотреть рану на плече – судя по обилию крови, глубокую и опасную, – раненый вдруг дернулся и, не открывая глаз, громко застонал.
Старик поднялся, сбросил на землю свой рюкзак и, сняв с себя ветровку, накрыл ею больного – мухи уже облепили измазанную кровью одежду и лицо.
– Сейчас, милый, сейчас. Я быстро. Полежи здесь, потерпи, – пробурчал дед и зашагал обратно к дому.
* * *
– Елена! – крикнул он еще из оврага. – Елена! Давай-ка сюда!
Услышав тревожный зов Платона, девушка прихватила ружье и в сопровождении Алтая – среднеазиатской овчарки наисвирепейшего вида и вполне мирного нрава – мигом оказалась в овраге.
Завидев племянницу наверху, дед не стал подниматься, а почти бегом направился обратно, к раненому. Елена, ни о чем не спрашивая, пошла за ним. Оружие она держала наготове.
– Ружье-то убери, – покосившись на двустволку, проворчал Платон, когда Елена нагнала его. – Чай не на охоту собрались. Ни к чему она. Лишняя тяжесть. Сейчас вон человека будем волочь.
– Какого человека?
– Сама увидишь. Раненый тут, без памяти лежал у ручья, – с расстановкой пояснил отец Платон.
Елена совершенно не удивилась словам деда. Но ружье все же не оставила, а по-деловому забросила его за спину. Раненый по-прежнему лежал, не приходя в сознание.
Они попытались приподнять его и понести на pyкаx, но не тут-то было. Мужчина был крупный, высокий и, хотя и выглядел исхудавшим, весил не меньше восьмидесяти килограммов.
– Не управимся, – тяжело дыша, буркнул Платон. – Надо салазки сделать да волоком его везти.
Старик срубил топориком, что висел у него на пояске, две тонкие осинки, обрубил лишние ветки. Получившиеся шесты Платон связал между собой веревкой, после чего они с Еленой переложили раненого на ветки, а сами взялись за два свободных от веток конца и потащили мужчину к дому.
Овчарка бежала рядом и озабоченно потявкивала.
– Отдохни, – коротко сказала Елена деду, когда они наконец вошли в дом.
Платон шумно дышал, широко открывая рот.
Он присел на стул и некоторое время смотрел, как легко племянница управляется с раненым. Елена принесла таз с теплой водой, раздела его донага, осторожно обмыла раны, так, что больной даже не пришел в себя, насухо вытерла его, перевязала плечо, обработав его травяным бальзамом собственного приготовления, и одела в чистую рубаху Платона. Накрыв раненого одеялом, удовлетворенно на него посмотрела. Потом повернулась к деду, внимательно разглядывающему незнакомца.
– Ну, что скажешь? Кто это? – спросила она.
– Скажу, что издалека, – ответил Платон, посмотрев ей в глаза. – Я ждал гостя из других краев.
Неделю незнакомец провел в бреду. Елена ухаживала за ним, как за ребенком: перевязывала ему раны, уже начинавшие гноиться, отпаивала травяными отварами и колола антибиотики, которые, несмотря на все протесты Платона, всегда держала в доме.
Время от времени раненый приходил в себя. Он изумленно смотрел на незнакомую обстановку, окружавшую eгo, на неизвестную красивую женщину, которая не отходила от его постели ни на шаг, на старика, возившегося в избе по каким-то своим делам, – и молчал. Он ни о чем не спрашивал, ничего не сообщал о себе. Можно было бы подумать, что он немой, если бы не его бред. В бреду незнакомца прорывало: случалось, он говорил очень много, не останавливаясь. Иногда – четко и внятно, иногда – неразборчиво. Стоило ему провалиться в беспамятство – и в нем будто бы включали магнитофон. Девушка, невольно становясь слушательницей того, что он говорил, пыталась угадать, кто он и что с ним случилось.
Дед до поры до времени не обращал внимания на бред больного, но однажды, услышав какую-то фразу, вдруг замер, быстро подошел к постели и испытующе посмотрел в лицо незнакомца. Елена удивленно уставилась на деда Платона. С ее точки зрения, больной не сказал ничего особенного, но она прекрасно видела, что дед с тех пор не только заинтересовался личностью незнакомца, но и насторожился. Теперь он часами сидел возле его постели, стараясь уловить каждый звук, слетавший с обожженных лихорадкой губ.
Елена видела, что больной чем-то явно взволновал Платона. В последние дни он даже чаще стал пропадать в своей часовенке: Елена знала, что туда дед ходит в особых случаях – помолиться в одиночестве и поразмышлять о какой-нибудь серьезной проблеме.
Незнакомец по-прежнему не приходил в сознание. Проводя у постели больного дни и ночи, Елена подолгу задумчиво заглядывалась на его лицо. Дед, замечая это, ехидничал:
– Что, неужто приглянулся мужик? Брось ты, Елена! Зачем тебе такой дохляк?
– По крайней мере, не ходит за мной по пятам и не говорит ерунды, – отшутилась она.
– Ну, здесь ты в самое яблочко попала! – засмеялся дед. – Насчет говорилки у этого болезного действительно все в порядке. Лишнего словца не брякнет. А парень-то вправду хорош собой, а, Еленушка?
Сказанное было правдой. Несмотря на болезненную худобу и бледность, незнакомец был очень симпатичен Елене. Тонкие, почти аристократические черты лица, красивые сильные руки, атлетическая фигура – все это Елена разглядела еще в первый день. А тут еще эта таинственная, странная связь с дедом, да и само загадочное появление незнакомца в тайге, откуда до ближайшего селения не меньше пятнадцати километров. Но не это было главным для Елены: даже от такого, беспомощного на вид, лежащего в постели с неизменным компрессом от жара на голове, всего в повязках, – от него исходила такая спокойная сила, что у Елены впервые в жизни дух захватывало при одном взгляде на мужчину. С появлением этого странного человека жизнь ее на далекой таежной заимке вдруг осветилась совсем иным смыслом. Елена чувствовала, как впервые в жизни весна, которая уже вовсю бушевала вокруг в природе, неожиданным пышным цветом расцвела у нее в груди.
На восьмой день у раненого наступило улучшение, и он все реже проваливался в беспамятство. В минуты прояснения он лежал с открытыми глазами, молча наблюдая за Еленой, которая то приходила, наливая ему какие-то травы, то уходила ненадолго, чтобы очень скоро вернуться. Наконец наступил момент, когда незнакомец заговорил.
Его простой вопрос для Елены был как гром среди ясного неба.
– Как тебя зовут? – спросил он негромко.
Елена вздрогнула всем телом – она настолько привыкла к мысли, что он не может с ней разговаривать, что испугалась по-настоящему, хотя голос у него был приятный и очень спокойный.