— Хай! — Моргулис вошел по-хозяйски, с обычным своим самоуверенным видом. Он поставил сумки: — Ну, чего застыл? Принимай жену.
Наташа действительно показалась в дверях.
Однако немая сцена оказалась скомкана: на кухне загремели стулья и вышли оба сергеевских собутыльника. Безукладов попытался оценить ситуацию, но Бок, неожиданно для всех, молча и яростно набросился на Моргулиса.
— Чего?!. Чего?! — завизжал Гарик тонким голосом, увертываясь от пьяных кулаков.
Генку схватили за руки.
Моргулис истерически вопил:
— Сволочи, чего я вам сделал?!. Трое на одного… Наташка, уйми их!
— Будешь, гад, знать, как наших баб уводить, — мрачно пригрозил Безукладов. — Погоди, еще я до тебя доберусь…
— Каких баб? — вытаращился Гарик. — Кого я уводил?
— А с кем она была? — Сергеев кивнул на жену.
— Ты что — идиот? — Наташа выступила из-за Гариковой спины. — Ты что, не знаешь, с кем я была? Я тебе звонила каждый вечер… А где ты был, я не знаю. Из-за тебя, между прочим, Гарика сорвала.
— А ответчик?.. — недоверчиво возразил Сергеев.
— Ты посмотри, может, у тебя телефон не работает, — посоветовал Моргулис, приходя в себя.
Сергеев поднял трубку. Телефон молчал…
— Ну?
— Тьфу ты, черт!.. — вырвалось у него.
Похоже было, что недоразумение разъяснилось. Жена пошла переодеваться с дороги. Моргулис потребовал водки.
— А не боишься — за рулем-то?
— Плевать…
— Молодец, — похвалил Колька, — это по-нашему… Ты того… на Генку не обижайся — он сегодня Карла похоронил.
— Карла?.. А что за Карл — тоже немец?
— Молчи, дурак…
Чувствуя, что Наташе их попойка не в радость, сергеевские приятели довольно скоро засобирались. Моргулис объявил, что в Москву сегодня не вернется, и они решили продолжить у Безукладова.
Сергеев провожал их до двери:
— Вы уж извините, мужики, я дальше — пас…
— Понятно, понятно…
— Гарик, ты меня прости… И спасибо тебе за помощь.
— Если что — обращайтесь, — небрежно ответил Моргулис.
После их ухода жена разбирала сумки. Она была не в духе и потому без почтения хлопнула на стол стопку пластинок.
— Вот. Это тебе Гарик прислал.
— Спасибо.
— Спасибо… А ты что здесь устроил? Не просыхал все время, грязищу развел… Мусор-то хоть раз вынес?
— Нет…
— Вот иди и вынеси.
И Сергеев пошел выбрасывать мусор. Еще спускаясь по лестнице, он услышал крики и шум сражения; они доносились из квартиры Васьки Матюшина. Когда он возвращался с пустым ведром, Васькина дверь была уже нараспашку, а побоище, похоже, достигло кульминации. Безотчетно Сергеев шагнул в открытую дверь. Васька кидал в жену чашками, но попадал все время в стену, и это приводило его во все большее бешенство.
— Эй, артиллерист, — сказал Сергеев, — ты так всю посуду переколотишь!
Васька обернулся и выкатил на него красные глаза:
— А тебе чего надо?! Канай отсюда!
— Ты это… зачем женщину обижаешь?
— Твое какое дело? Учу, чтобы не блядовала… Может, ты тоже ее трахал? Так я тебе щас..
— Попробуй, — тихо ответил Сергеев и поставил ведро.
Васькина жена, всхлипывая, пыталась их остановить, но было поздно… Сергеев с таким упоением, так отчаянно махал руками, что совершенно ошеломил здорового Матюху. Минуты через три бойцы выдохлись.
— Хорош, Сергеев… Ты мне зуб выбил… — прохрипел Васька и полез пальцами в окровавленный рот. — Тьфу!
Оба тяжело дышали. Васька переступил, и под ногой его что-то хрустнуло; он, сопя, нагнулся. Это были сергеевские часы.
— «Сейка», бля… — сокрушенно прочитал Матюха и протянул часы Сергееву.
Почему это доктора все пишут такими каракулями, будто находятся в состоянии аффекта? Лидия Филипповна вручила жене листок направления, похожий больше на предсмертную записку, чем на документ.
— Что ж, — участковая посмотрела на Сергеева без улыбки. — Допрыгался ты до пневмонии. Завтра с утра в стационар… как говорится, с вещами.
Она допила свой кофе, надела пальто, не успевшее просохнуть, и, коротко простившись, ушла в осенний сырой и непроглядный вечер.
— Допрыгался… — жена задумчиво повторила врачихины слова.
Сергеев виновато пожал плечами.
— Филипповна-то совсем постарела… — пробормотал и откинулся на подушку.
Ночь Сергеев пролежал на спине, стараясь не шевелиться и удерживая кашель: всякое движение отдавалось колющей болью в правом боку. По временам над ним склонялась жена и давала таблетки и воду. Покачивались ее груди, которые Сергеев останавливал влажной благодарной рукой…
А утром, собрав необходимое в полиэтиленовый пакет, они пошли в больницу. На дворе стоял поздний октябрь, и весь городок представлял собой одну большую лужу. Мокрыми были все: и вороны, и собаки, и машина, сломавшаяся посреди дороги, и шофер, чинивший ее стынущими руками. Перекошенный, бредущий с трудом Сергеев лишь дополнил своей фигурой общую унылую картину, — еще бы лучше это сделала похоронная процессия.
Городская больница размещалась в нескольких одноэтажных бараках, разбросанных по некрутому взгорку и почти терявшихся в колоннаде рыжих старых сосен. У подножия вековых деревьев происходило малозаметное, но непрерывное движение. Медленно прогуливались нечесаные, странно одетые личности — больные; мимо них, будто не замечая ходячую нежить, сновали деловитые медработники в халатах. Сергеев, еще не войдя в отделение, почувствовал, что ступает в другой, особый мир, где не будет места его прежним заботам.
— Тэк-с… Угу… — «тук-тук». — М-да, ну что ж…
Доктор Эйбель благоухал утренним лосьоном и выглядел как-то уж слишком здоровым рядом со сгорбившимся, потным от слабости Сергеевым.
— Что скажешь, Александр Иваныч? — в женином вопросе прозвучали и тревога, и надежда вместе.
— Жить будет, — Эйбель дружески улыбнулся. — Тебе ведь без мужа никак нельзя… верно я понимаю?
Свободных коек в палате оказалось несколько, но Сергеев, едва найдя в себе силы переодеться, рухнул в первую попавшуюся. Однако кровать не дала ему опоры: Сергеев почувствовал, что продолжает куда-то проваливаться, глохнет, тонет в простынях, пахнущих тиной… Жена, склонившись, запечатлела на его влажном лбу прощальный поцелуй и ушла. Сергеев, встрепенувшись, последовал было за ней — из больничного барака по мокрой асфальтовой дорожке, прыгая через лужи, раздвигая липкую завесу то ли дождика, то ли тумана… но он не догнал ее. Сквозь сон Сергеев слышал чужие голоса и звуки; как отвязавшуюся лодку, его кружило и медленно несло меж незнакомых берегов…