Именно так, Довольно Мило, все и выглядело, Но крайней мере сначала: приподнятое настроение, веселье, кто-то сострит — все смеются, взаимное подтрунивание, грубоватые шуточки, пение под автомобильное радио, обсуждение Больших Вопросов Жизни, — пачки только что появившихся сигарет „Кент“ с фильтром пустеют одна за другой под пиво и еду, наскоро приготовленную на походной плите, а мы неуклонно продвигаемся на юг, переезжая от кемпинга к кемпингу, от Национального парка к Национальному парку, — не по нынешним соединяющим штат со штатом скоростным шоссе, которые только еще предстоит построить администрации Эйзенхауэра, но по 9-й федеральной магистрали и разного рода второстепенным дорогам, ежедневно пополняя бензином по 25 центов за галлон бак упивающегося горючим старого „олдса“ — Виргиния, обе Каролины, Джорджия.
— По зрелом размышлении, — наполовину серьезно сокрушается Рассказчик, едва покинув пределы Чарльстона, штат Южная Каролина, где он в третий или четвертый раз наполнил этот самый бак (они договорились платить за горючее поочередно, и в этот день черед был его), — нам, может, и стоило бы выставлять всем напоказ наши ёбаные большие пальцы и передвигаться автостопом.
От неизменно рассудительной Марши поступает возражение:
— Интересно, кто это стал бы подсаживать нас четверых со всем нашим барахлом? Я полагаю — никто.
— Не вижу проблем, — шутливо отвечает ей Нед. — Мы, мужчины, прячемся, вы, сексуальные фифочки, стоите на дороге: одна рука на бедре, большой палец другой поднят кверху.
Шуточку подхватывает Джинни.
— Другой большой палец? — притворно удивляется она. — Не ёбаный большой палец, как ты именовал его прежде?
Она осматривает оба своих, потом игриво посасывает каждый.
— И кстати, какой из них? На вкус они одинаковы.
— Зависит от того, куда их вставляешь, сообщает, театрально подмигивая, Нед.
Мы едем к Киава-Айленду, надеясь, что берег там окажется достаточно теплым для ночевки в палатках, если не для купания нагишом, перспективу коего, во Флориде, а то и в Джорджии, мы — во всяком случае, мужчины — с радостью предвкушаем. Дж. И. Ньюитт находит risqué [50] выходки Джинни Гиман интересными; его подруга — нет. Развалясь на заднем сиденье „олдсмобиля“, он демонстративно обнюхивает собственные большие пальцы, затем тянется к Маршиным, однако та легонько отталкивает его руки. Подбираясь к их первому, первокурсному соитию, они сначала тискали друг дружку сквозь одежду, потом забрались под нее, и тогда указательный палец взволнованного Рассказчика прошелся по влажной Вульве девушки, а там и проник в ее Влагалище (волнующие слова, их так живо воскрешают в памяти mons Veneris [51] , что в воображении Дж. они всегда начинаются с прописных букв), прежде чем впервые ввести туда свой смущающийся, но готовый на все пенис, — то же самое он привычно проделывает и до сей поры: в виде любовной прелюдии и для пущего предсовокупительного увлажнения. Ему случается даже, когда они любят друг друга в сидячей позиции или он лежит на спине, а Марша восседает на нем, слегка проникать тем же пальцем в ее анус (против него она возражает из соображений скорее гигиенических, чем нравственных, давно уже дав понять, что никаких анальных сношений, кои Нед, по его уверениям, практикует время от времени с Джинни, у них не будет. Ей геморрой без надобности, большое спасибо!). Да, но большие пальцы?
— Фиоритура речи, не более, — сообщает в тот вечер Нед (мы сидим у костра и болтаем на эту тему, подкрепляясь хот-догами и пивом). Вслед зачем вставляет в рот Джинни извлеченную им из булочки, похожую на жареный фаллос сосиску, а другой рукой зачерпывает со сковородки тушеную фасоль. — Пальцы были придуманы раньше, чем поебоны, ведь так?
— Я — за, обеими руками, — вот лучшая реплика, какую удается придумать Рассказчику.
— За что? — с притворным недоумением осведомляется Марша, а Джинни, нарочито зажмуриваясь и поджимая ягодицы, шепотом отвечает:
— За большие пальцы.
Обе пары, возбужденные игривыми шуточками, приканчивают пиво и уединяются, если так можно выразиться, в их стоящих бок о бок посреди почти безлюдных, поскольку еще холодных, Киавских дюн палатках: Рассказчик с Маршей тихо устраиваются в уютных пределах двойного спальника, он обнимает подругу сзади и выскакивает из нее перед самым извержением семени, поскольку кондомы оба находят отвратными, а вставить диафрагму она никак не удосужится; Нед и Джинни, будто напоказ соседям, ведут себя в их еще освещенной изнутри палатке весьма непринужденно:
— Да! Да!
— А вот это тебе как?
— Да!
— Он что же, сразу два больших пальца ей вставил? — гадают их приятно утомленные соседи.
— Если не три — на ногах их тоже по штуке имеется.
К чему Марша добавляет:
— Эта девица, голову даю на отсечение, она готова проделывать что угодно и схем угодно!
— Интересная мысль, — на пробу замечает Рассказчик, однако ответа не получает.
— По зрелом размышлении, — говорит Нед назавтра или через день, — не желаю я жениться только для того, чтобы спастись от призыва.
Мы разбиваем лагерь на Амелия-Айленде, чуть южнее границы штата Флорида, мальчики разбирают рюкзаки и ставят палатки, девочки отправляются на машине в ближайший универсальный магазин, дабы пополнить наши запасы, самые разные — ото льда и еды до туалетной бумаги и „тампахса“: Джинни объявила, что чувствует приближение месячных („Хреново вам придется, ребятки“, — подтрунивает над ней Рассказчик, на что Джинни ответствует: „Кто тебе это сказал? Кота можно убить не одним способом“. — „Да и кот в нашем мешке не один, — добавляет Нед, — на всякую киску хватит“. — „Ну хватит уже!“ — обрывает его Марша, которая позже с укором скажет Дж., что заткнуть Неду рот следовало ему).
— Вы с Маршей женитесь сколько влезет, у вас так и так давно к этому дело идет. А я к оседлой жизни пока не готов.
После семнадцати лет непрерывной учебы-учебы-учебы, заявляет Нед, от детского сада до бакалавриата, он почти решил, что в магистратуру поступит, если поступит вообще, по Журналистике, а не по Творческому Писанью: проведет, рискуя загреметь в армию, год или два в Джонсе Хопкинсе или в Айове (Хопкинс, признает он, университет получше, однако в его программе МИ присутствует лишь символический курс по журналистике, а Айова дает практическую подготовку к работе газетчика), а после вылезет из Башни Слоновой Кости и бросится В Объятия Жизни — как молодой Хемингуэй, который не идет у него из головы на всем нашем пути к Ки.
— Опыт, дружище! Жизненный опыт, а не одни лишь книги-книги-книги и болтовня-болтовня-болтовня — только он даст нам нечто реальное, такое, о чем стоит писать.