Покончив с объятиями, друзья прошли в комнату, уставленную книжными шкафами. Похоже, это была библиотека, служившая по совместительству гостиной.
– Славное, однако, жилье завещал тебе дядя, – заметил Нефедов, осторожно усаживаясь на антикварный диван.
– Ага, – кивнул Шерстяной. – Только оно мне досталось безо всякого завещания.
– Правда? – Игорь качнул ногой. – Но жилье все равно славное.
– А хочешь знать, Гарик, почему оно мне досталось?
– Ну… потому что он умер. Ты сам по телефону сказал…
– Он не умер – его убили!
– Если убили, то умер… – возразил машинально Нефедов. – То есть… что ты мне хочешь сказать… как это так – убили?
Шерсть придвинул к дивану старинный столик на гнутых ножках.
– Убили, Гарик, убили. Прямо в этой чудесной квартире… – он прихлопнул ладонью по столику.
– Как, прямо тут?
– Нет, не тут, а на кухне. Я расскажу тебе, только выпьем сначала за мое новоселье.
Покопавшись в серванте покойного Питерского, он добыл в нем хрустальные рюмки и бутылку советского еще коньяка «ВК».
– Мы похожи на мародеров, – заметил с усмешкой Игорь.
– Пустяки, – отмахнулся Шерсть. – Дядя сам был не ангел… Я только в его хозяйстве плохо еще ориентируюсь.
Коньяк не утратил крепости и на вкус был вполне хорош. Мысленно поблагодарив шерстяновского дядю, Нефедов вернулся к вопросу о его убийстве.
– По правде сказать, дело темное, – Шерстяной почесал в затылке. – Собственно, оно так и не раскрыто. Кто его и за что – неизвестно. Ясно только, что дядю грохнули сковородой.
– Сковородой? – изумился Нефедов. – Для профессора как-то странно…
– Менты говорят – ничего странного, сковородой убивают часто. Удивились только, что дядя был не женат. И при том же весь дом перевернут был, как при ограблении. Короче говоря, сковороду они забрали как вещдок, а через месяц принесли обратно. Сказали, что дядино дело – висяк и что заниматься им – сейчас некогда.
– Все-таки как-то дико… – поежился Игорь. – И неужели теперь ты на этой сковороде готовишь?
– Ну, какой из меня кулинар… – Шерстяной усмехнулся. – Есть тут одна. Тоже, можно сказать, от дяди по наследству досталась.
– Ты же сказал, что он жил один.
– Один. Только она объявилась уже после его смерти… Представляешь? Приходит с вещами и говорит: «Я аспирантка то ли из Брянска, то ли из Бердска. Ваш дядя ведет у нас курс и пригласил меня тут пожить».
Нефедов пожал плечами:
– Надо было ей объяснить и назад отправить.
– Да я объяснил… – Шерстяной замялся. – Но она даже книжки пропылесосила… Такая хозяйственная… Чувствую, что надо ее выставить, а как-то неловко.
– И где же она сейчас, аспирантка из Брянска? Ночь ведь уже на дворе…
– Шут ее знает, – равнодушно отозвался Шерсть. – Хоть бы и вовсе не приходила. Почему, не знаю, а не лежит у меня к ней душа. Марыська другая была… Помнишь, Гарик, Марыську?
– Привет, мешочник! За колбасой приехал? – Знакомый шершавый голосок раздается у самого уха.
– Привет, – отвечает Нефедов и лишь потом удивляется: – Ты как тут оказалась?
– Судьба, – отвечает Марыська. – Тоже колбаски захотелось.
Она втискивается перед Игорем. Очередь пытается скандалить, но, к счастью, до драки дело не доходит.
Из гастронома Нефедов с Марыськой выходят вместе. Положение у обоих несколько затруднительное – им неловко распрощаться сразу. Кажется, что сам факт невероятной встречи посреди десятимиллионного города их к чему-то обязывает, но к чему? О чем говорить сейчас, они оба не знают и на всякий случай закуривают.
– Я, вообще-то, в Москве по делу, – сообщает Нефедов.
– Да ну? – Марыська, прищурясь, выпускает дым.
– Мне в обком профсоюзов надо, – он хлопает рукой по портфелю. – Везу кое-какие бумаги.
– Как интересно… И где ж этот твой обком?
– Шут его знает, – пожимает плечами Игорь. – У меня только адрес записан.
Марыська затягивается, и, словно с дымом, в голову ей приходит идея.
– А хочешь, – предлагает она, – мы этот обком вдвоем поищем?
– Не знаю… – Нефедов мнется. – Разве у тебя нет других дел?
– Плевать на дела, – отмахивается Марыська. – Отнесем твои бумажки, а потом… ну а потом придумаем что-нибудь.
Игорь качает головой:
– На придумки нужны финансы, а я уже в магазине потратился.
Честно говоря, у него сегодня нет никакого настроения что-либо «придумывать». Он и в Москве-то оказался по чистой случайности, потому что развозить служебные документы – это не его функция.
Обычно такие поручения охотно выполняет Зоя Николаевна. Ей известно расположение всех нужных учреждений, а также ближайших к ним магазинов. Лучше нее никто не умеет сочетать личную пользу с производственной, особенно в московских командировках. К сожалению, накануне пятый цех сварил опять свой печально знаменитый лак. Этот особый лак приготовляется по специальному заказу раз или два в год, после чего цех всем составом уходит на бюллетень. Когда однажды небольшое количество его попало в городскую речку, то вся ее небогатая фауна немедленно всплыла вверх брюхом. Зоя Николаевна вверх брюхом сегодня не всплыла, но цветом лица и опухлостью с утра напоминала утопленницу. Ехать в столицу в таком виде было для нее немыслимо, и так получилось, что перст судьбы указал на Нефедова.
Второе свое вмешательство, как верно подметила Марыська, судьба осуществила в колбасном отделе. У Игоря возникает знакомое чувство: будто кто-то без его ведома написал для него сценарий этого дня – написал, а ему, Нефедову, прочитать не дал. Нельзя сказать, что такое положение вещей его радует, но оно освобождает от необходимости делать выбор. Тем более что, по Марыськиным уверениям, деньги для них на сегодня не проблема – надо только позвонить Шерстяному.
– С каких это пор у него появились деньги? – удивляется Игорь.
– С тех пор, как ему филармония доверила черную кассу. Он теперь богатенький Буратино.
– Хорошо, – сдается Нефедов. – Но сначала обком профсоюзов.
Он вручает Марыське бумажку с адресом и с этой минуты всецело полагается на ее знание местности. Сам же он моментально теряет чувство направления. Для сокращения пути они идут какими-то дворами, выстроившимися нескончаемой анфиладой. Марыськины каблучки бойким стуком оглашают каменные мешки; на своих коротковатых ножках девушка легко перепрыгивает дворовые лужи. Игорь едва за ней поспевает, но, глядя на то, как уверенно Марыська ныряет в арки, он начинает верить в успех своей профсоюзной миссии.