- "Никаких шансов, - сказал я. - Эти кобылы просто посходили с ума". Делиад согласился, но преданно положил свои драхмы на линию; у отца не выдержит сердце, если он проиграет крупнейшие гонки спортивного календаря, на которых два последних года входил в тройку, а нынче готовился к ним весь сезон. За предсказанием мы насели на Полиида. "Не будьте дерзки", - отвечал он. В те дни я, чуть что, выхватывал меч. "Ваш папаша… четверть стадия ко второму, - раздраженно сдобровольничал он, - с помощью как гиппомана, так и вашей. Вижу, сегодня ночью вы опять встречаетесь с моей дочерью - в роще, каковой случилось прилегать к дальнему краю финишной черты". При свете полной луны, объявил он, около самого колодца вырастает сильнодействующая травка, которую может найти и сорвать только послушник богини; умеренный афродизиак и галлюциноген для самцов нескольких видов, она оказывала несравненно более серьезное воздействие на кобыл, и по этой причине, хотя торговля, хранение и использование этой травы были запрещены законом, ее в силу незаменимости для их мистерий обожали девы-кобылицы. Поскольку Сивилла с младых ногтей проявила в этой области определенное чутье и даже талант, Полиид отдал ее в учение к Афродите и стал единственным поставщиком гиппомана, с которым имела дело Эвримеда, хотя его запасы были столь скудны, что на протяжении ряда лет он мог удовлетворять запросы культа, только превращаясь сам в некий амулет из особо действенного, как они его называли, "гипа", который приходилось, передавая по кругу, нюхать всем табунком. Чтобы, как признался он, снискать расположение Главка, - что за история! - Полиид предложил стать той ночью этаким амулетом: в момент старта отец даст своей упряжке затянуться косячком; давным-давно изнемогающие от любви кобылы еще более обезумеют; в роще, где, по словам Сивиллы, пробилась столь редкостная молодая поросль, я должен был по сигналу сорвать ее и, выйдя вперед, растереть в руках; одно дуновение ветра, одна понюшка - и кобылы Главка финишируют первыми. "Ура!" - вскричал Делиад. "А почему я?" - спросил я. Потому, объяснил Де-Де, что это будет символический суррогат требуемой, чтобы соблюсти Схему, попытки детоубийства: нанюхавшиеся кобылы, правимые моим отцом, полетят словно бы прямо на меня, но у меня будет предостаточно времени, чтобы укрыться вместе с ним и Сивиллой в роще. Никто не пострадает, Главк изящно победит, благодарность за нашу помощь должна подавить в нем остаток страха передо мной и недоброжелательность по отношению к нашему наставнику. Полиид побледнел, потом прямо на месте выставил моему братцу пять с плюсом за семестр по Мифологии I.
- "Ненавижу скачки с подстроенным результатом", - пожаловался я Де-Де в роще. "Я тоже", - сказала Сивилла. "Ну да, конечно", - откликнулся Делиад. Полная луна, разбросанные по небу облака, нега; стоило луне скрыться, как невозможно было ничего различить, кроме неровно полыхающих на самом берегу костров, на которых аргонавты готовили угощение; затем облака расходились, роща начинала зеленовато фосфоресцировать. Я как мог пользовался каждым затемнением, чтобы ввести Де-Де в курс дела, прежде чем сделать ему на день рождения подарок: с рукой на одной из Сивиллиных грудей, я клал его руку на вторую или ей под хитон, который она носила на манер амазонок…
Даже тогда! - восклицает Меланиппа. Беллерофон дивится, где же она была все эти несколько страниц? Задолго до того, как Антея принесла этот стиль в Тиринф, у нас в Коринфе уже были настоящие амазонки, которые присматривали за лошадьми после декрета Главка, и их мода пришлась по вкусу женщинам помоложе. Вот почему, когда Беллерофон увидел Меланиппу среди окружающих Антею носительниц вожделенных дилд и накладных грудей, он сразу же понял, что она одна здесь настоящая. Сама Меланиппа не так уж в этом уверена - ну да ладно. Попросить ему у нее прощения? Нет, пожалуйста, пошли дальше: вернемся к лапанью Сивиллы; ты рассказываешь это Филоное?
Я говорю сам себе. Безумная Сивилла мертва, сладкая Филоноя… мертвы все, кроме нас, обреченных на бессмертие. Хм. - И каждый раз, - продолжаю я, - она знала на ощупь, где чья рука. До чего жаль Де-Де. Давай теперь взглянем. Колесницы сгрудились вдоль берега. Я решил, что лучше подшутить над Главком и в конце концов отказаться от жульничества; Делиад запротестовал; Сивилла кружила вокруг колодца на четвереньках, выщипывая травку, которую мы жевали до тех пор, пока не заторчали, как гора Геликон. Я послал ее за добавкой, обещая, когда она с этим справится, слазать на нее на наш любимый лад, по-жеребецки; затем шепнул Де-Де, что же у меня на уме: он должен был в нетерпении заявить, что, к выгоде Сивиллы, намерен занять мое место в программе Полиида - размять, пока я с ленцой флиртую, гиппоман, дабы в интересах Главка и собственного" капиталовложения приманить кобыл; а вместо этого, стоило луне затмиться, занять на Сивилле мое место, с таким жаром охаживая ее с крестца, что она смогла бы сообразить, что к чему, когда будет слишком поздно. Хоть его и разобрало и он просто подыхал от любви, парнишка отказался. Я пригрозил, что соглашусь подстроить результат гонки, только если он возьмет ее от меня в подарок, - как раз в этот миг колесницы с ревом сорвались с места. Посмотрим. Хм, сильная же это, однако, была штуковина; все пошло наперекосяк; Главк дал кобылицам по причитающейся понюшке амулета, и они обезумели; Де-Де - будь проклят, Полиид! - Де-Де, давай посмотрим, нас разобрало, мы распалились, словно камни с огнедышащей горы Химеры; поди знай, кто из нас кем был. Наш отец - Полиид, змий, чьи извивы - эти слова! - он, давай посмотрим, он провел нас всех; мы все провели друг друга; Полиид не упомянул, что от гиппомана кобылы исполнятся кровожадности. Он не мог проиграть, да проклянет его Господь, сколько бы из нас ни сгинуло. Ошалевшая отцовская упряжка атаковала с первой позиции, вся в пене и грохоте ринулась к роще; затея с разминанием травки оказалась сплошной липой; от нас разило гипом до самых небес. Все попрятались за колодцем, распаленная Сивилла, все еще на четвереньках, вопияла о любви. Похоже, я - ладно, похоже, я заголил ей зад, и чуть ли не в этот момент лошади, стремясь к амулету, набросились на Главка, опрокинули его на опушке рощи с колесницы и тут же на него накинулись. Сивилла попыталась было прийти на помощь - безумные кобылицы пожирают только мужчин, - но я плашмя трамбовал ее прямо в жимолость. При первом укусе Главк закричал. Мой брат ринулся спасать его вместо меня. Луна скрылась; я въехал; Полиид, чтобы его не сожрали, перекинулся из амулета вокруг шеи Главка в точно такой же вокруг своей дочери (и тут же потерял способность к подобным чисто пространственным передислокациям); Сивилла завизжала: "Беллер!" - пока я до отказа изливался в нее мощными толчками, а мой брат исчез под копытами. Тут вся упряжка врезалась в живую ограду, дожирая Главка и размесив моего брата так, что его никто не узнал бы. Сивилла, с этого мгновения навсегда обезумевшая, встала и успокоила кобылиц, тихонько мурлыча: "Беллер! Беллер!" - пока они тыкались мордами в свисающий у нее между грудей амулет. Но я, спасая свою жизнь, бросился в колодец, так стукнувшись при этом головой о старую дубовую бадью, что на этом месте у меня до сих пор остался полумесяц шрама, а в черепе стоит гул - не то ветра, не то времени. Этот удар, ну да, и сделал мои глаза серо-зелеными, давай посмотрим, испортил мне память, слышишь, как я запинаюсь. Если в этом отчете встречаются несуразности и лакуны, тебе надлежит заполнить пробелы самостоятельно. Всю ночь я продрожал в колодце с лягушками и прочими гадами - где и утонул бы, если бы не привязь бадьи, - вслушиваясь в шум и гам у себя над головой. К утру, когда все утихомирилось, когда я жалобно поглядывал, как одна из звезд, словно Медуза, подмигивает мне в этой дыре, меня, закоченевшего как камень, вычерпнул наверх Полиид. В сумраке мы не могли даже толком разглядеть друг Друга.