С местом работы Ирине Николаевне повезло. Во-первых, в институте была перспектива. Настоящая, а не условно-достойная, как, например, в районной поликлинике. Во-вторых, в НИИ кардиологии и кардиохирургии можно было делать научную карьеру, как говорится, «не отходя от станка». Институт имел свой ученый совет, председателем которого номинально считался директор, но на самом деле всеми делами заправляла его дочь. Свой, знакомый, ученый совет всегда лучше чужого. В-третьих, директор института не любил выносить сор из избы, считая, что все плохое должно умереть там же, где и родилось, то есть в стенах института. Подводить подчиненных под монастырь с далеко идущими последствиями в институте не было принято. Сотрудники делились на плохих и хороших, от плохих старались избавиться как можно скорее. В-четвертых, в институте можно было неплохо зарабатывать, если, конечно, хорошо зарекомендовать себя, не зевать, не тупить и не терять головы от алчности.
«Хорошо зарекомендовать» означало «молчать» и «делиться». Тем, кто умел это делать, доставались «сливки», то есть наиболее платежеспособные пациенты. Тем же, кто не успел или не смог хорошо себя зарекомендовать, закладывали «спасибочников», то есть пациентов, от которых, кроме проникновенного «спасибо вам, доктор!», ждать было нечего.
Ирина Николаевна хорошо зарекомендовала себя практически сразу, продемонстрировав умение, нет, не умение — дар, правильного общения с пациентами. Страх, перемешанный с надеждой, малая толика безысходности, щепотка уверенности, несколько капель сострадания… «От Лазуткиной больные просто тащатся!» — шептались медсестры в отделении. Медсестры слегка преувеличивали, или, точнее, искажали. От Лазуткиной никто не тащился, но ей верили и в нее верили. Она интуитивно нашла свою, особую, манеру разговора — доверительно резковатую, сразу же расставляющую все и всех по местам. Никакого сюсюканья — одна информация. Сейчас ваше состояние таково, после установки кардиостимулятора то-то и то-то изменится настолько-то, если кардиостимулятор не ставить, то возможно вот что. Я рекомендую поступить так, но решение в любом случае ваше. Здесь главное — взять правильный тон. Удалось — значит, все получится.
Понять, что в отделении делаются дела, было несложно, ведь шила в мешке не утаить. Разобравшись в ситуации, Ирина Николаевна переговорила с заведующим отделением и сравнялась в правах с прочими врачами отделения. С правами рука об руку, плечом к плечу идут обязанности. Отныне Ирина Николаевна должна была ежемесячно (разумеется, за исключением отпусков) передавать заведующей отделением некоторую сумму, размер которой зависел от размера ее «левых» доходов. Заведующая добавляла к собранным деньгам свою лепту (или брала оттуда малую толику за труды), клала в конверт и относила, или, как нынче говорят, «заносила», директору института. Таким образом сотрудники института покупали себе право действовать свободно, без помех, да вдобавок, случись что, можно было рассчитывать и на прикрытие. «Своих не выдаем!» — гордо повторял директор, а за ним и все остальные начальники.
Свой первый косяк Ирина Николаевна упорола на втором году работы. Это вообще очень опасное время для молодого врача, время, когда ему кажется, что он все знает, все умеет, все предвидит и ни в чьих советах и рекомендациях не нуждается.
Пациент, шестидесятипятилетний бизнесмен Каромоев, владелец сети ресторанов «Хинкал-лагман», прославившийся не столько благодаря своему богатству, сколько неистребимой привычке устраивать скандал везде, где только появлялся, сильно тяготился перенесенным инфарктом и его последствиями, в частности — урежением частоты сердечного ритма, то есть брадикардией. По идее, показанием к установке кардиостимулятора служит не брадикардия вообще, а только та, которая устойчива к медикаментозной терапии, или та, что приводит к выраженной гемодинамической недостаточности, иначе говоря, сказывается на нормальном кровотоке.
Каромоев пожелал установить кардиостимулятор. Как гражданину солнечного Узбекистана, никаких квот ему не полагалось, но если уж говорить начистоту, эти самые квоты не были нужны Каромоеву, потому что у него хватило денег как на покупку электростимулятора, так и на оплату пребывания в институте вместе со стимуляцией персонала. Пролежал он, на удивление, спокойно, не устроив ни одного из своих фирменных скандалов. Только на прощание Каромоев позволил себе немного лишнего, а именно, на правах пожилого человека, без пяти минут, можно сказать, аксакала, вознамерился потрепать Ирину Николаевну по щеке. Рука была перехвачена у самой щеки и опущена вниз не совсем по воле своего хозяина. Каромоев насупился, видно, пожалел денег, только что переданных врачу, и ушел.
Каромоев ушел, чтобы больше никогда не вернуться, хотя Ирина Николаевна приглашала его на плановые обследования и даже набросала на бумажке нечто вроде графика.
Иногда тромбу бывает достаточно самой малости для того, чтобы начать расти. Электрод, введенный в полость сердца, стал своеобразной «стартовой площадкой» для непоседливого тромба, который образовался, немного вырос и сорвался с места в большое путешествие по кровеносной системе. В склеротически суженной базилярной артерии [15] тромбу-гуляке понравилось настолько, что он решил там осесть.
Каромоев, как и подобает настоящему мужчине, умер на боевом посту. Он скоропостижно скончался во время чтения экспансивной и красочной нотации шеф-повару одной из своих «точек», уличенному в чрезмерных, не укладывающихся ни в какие рамки кражах провианта. На фразе «Я тебе покажу, коз…» Каромоев схватился за голову, захрипел, побагровел лицом и рухнул на выложенный серой плиткой кухонный пол. Несчастный шеф-повар так и не узнал, что ему хотел показать добрый хозяин и как именно намеревался обозвать — «козявкой», «козырем», «козодоем» или еще как-то иначе.
С учетом того, что незадолго до кончины Каромоев отобедал в этом же ресторане, заподозрили отравление, но вскрытие установило истинную причину смерти. Похоронив мужа, вдова отгоревала несколько дней, а потом написала жалобу на Ирину Николаевну, вот, дескать, если бы не она, то был бы мой муж жив и более-менее здоров. Мол, и кардиостимулятор покойному мужу на фиг не был нужен, это все врачи его раскрутили на установку, оказавшуюся роковой. Вдова была не слишком образованна, в административно-медицинских хитросплетениях не разбиралась, и потому, не мудрствуя лукаво, послала свою жалобу в министерство, откуда ее спустили директору института с пометкой «разобраться и сообщить о принятых мерах». Вот тут-то Ирина Николаевна и оценила, в каком чудесном месте она имеет счастье работать. Ее не отдали «на заклание», она вообще не пострадала, разве что выслушала краткую отповедь Валерии Кирилловны, ознакомившейся с историей болезни Каромоева и сделавшей вывод, что здесь можно было бы обойтись и без кардиостимулятора. «Всегда так бывает — если не очень надо, а сделано, то жди неприятностей», — сказала заместитель директора по лечебной работе. Лазуткина сокрушенно вздохнула, предвидя скорое и неприятное увольнение из института, но с увольнением она погорячилась, потому что в официальном ответе на жалобу, подписанном авторитетнейшими знатоками своего дела, было сказано, что «в действиях лечащего врача Лазуткиной И. Н. каких-либо ошибок и нарушений не выявлено». «С Дона выдачи нет!» — хмыкнула Валерия Кирилловна, ознакомив Ирину Николаевну и заведующую отделением с обеляющим их документом.