У меня разыгралось воображение, но я уперся в русское воздушное бездорожье. Лететь из Москвы на Чукотку и – дальше на русский остров – пустая затея. С островом нет регулярного сообщения. За чартерный рейс вертолета Чукотские авиалинии запросили с меня 5.000 долларов. Короче, я решил лететь через Америку. С ней всегда договоришься, если заявить себя любопытствующим путешественником с прозрачными целями. На другом конце света, в череде «ем'елей» замаячило имя Эрика – единственного человека на свете, который регулярно, по средам, летает на остров Малый Диомед с материка. Если погода позволяет.
Уже к вечеру я был в Анкоридже. Жилплощадь половины населения Аляски, ее главный город, присягнувший на верность американским градостроительным стандартам. Он забирает меня своим густопсовым березовым запахом, морем цветов с дачной грядки в белые ночи, взятые напрокат из стихов гимназистки о Санкт-Петербурге (он с Анкориджем на одной параллели). У Аляски русская прапамять морских офицеров, давших имена здешним горам, и – креольское потомство алеутским Венерам в мехах. А что теперь? Несколько православных церквей, деревня старообрядцев и базарная армия контрабандистских матрешек, рассыпанная по всей Аляске.
В Анкоридже у меня начинается русская болезнь: тоска по виртуальной истории. Окрестности Анкориджа напоминают Финский залив, но во всех смыслах круче: гряда снежных гор, переходящих в облака, и облака, мимикрирующие под горы.
– И этот пейзаж мог быть наш, – сказал я Вику Фишеру. – Представляю себе, как мы бы его засрали!
Бывший сенатор штата Аляска, Вик Фишер – сын автора известной книги о Ленине, – рассмеялся, не согласившись со мной:
– Беспочвенная ностальгия. «Русская Америка», как у вас называли Аляску, была обречена. Правда, сначала русские сделали все, чтобы здесь укрепиться, хотя их численность никогда не превышала 800 человек. Под началом генерала Баранова они превратили Аляску в выгодную коммерческую монополию, но их политика была близорукой и беспощадной. Они разорили местное население, скупая пушнину по бросовым ценам. К тому же, русских привлекал скорее Китай, и уже император Николай Первый охладел к Русской Америке. Во время русско-британской войны в середине 1850-х годах англичане вынашивали план захвата Аляски, и русские стали склоняться сбыть ее более дружественным американцам. Но те не спешили с покупкой. Аляска им была в сущности не нужна. Русские нервничали. У них не хватало денег на содержание колонии. В конце концов госсекретарь США Уильям Сьюард уговорил своего президента купить территорию, сделка состоялась в 1867 году, и только почти через сто лет, в 1959 году, Аляска стала самостоятельным штатом.
Бывший сенатор снабдил меня полезными телефонами, и я улетел из Анкориджа на северо-запад, на побережье Берингова пролива в легендарный поселок Ном – место золотой лихорадки начала XX века. Если Анкоридж – это еще полноценная «макдоналдская» Америка с жарким летом и длинной зимой, то Ном – это уже луна.
Бесконечное полярное солнце, предлагающее свою ласку даже в два часа ночи, освещает разгром. По углам города разброшены, как игрушки выросшего ребенка, допотопные паровозы, ковши, экскаваторы, лебедки, грузовики, – весь этот «последний поезд в никуда» золотых пионеров.
На берегу пролива, где ветер похож на острый нож, веселые придурки из разных штатов по-прежнему моют в тазах каменистый грунт в поисках буксующей мечты. Они всунули мне таз почти насильно – это было своего рода совращение. На дне таза, после того, как мои руки окоченели от ледяной воды, я нашел две крупицы золота и огляделся: глубоко-синий горизонт был сплющен, как в смелом ракурсе Эйзенштейна. Носились по бездорожью на битых джипах, не пристегнувшись, с сигаретами в зубах белые американцы, своим поведением бросающие вызов Америке, помешанной на безопасности и ненависти к курению. Одного из них звали Джимом Стимпфлом.
Я еще не успел повесить трубку, условившись с Джимом о свидании, как он уже влетел в мой Bed & Breakfast, крича издалека мне русское «здравствуйте» и уже предлагая меня куда-то немедленно вести, что-то показывать, суя мне ключи от машины и кольт 47 калибра с мешочком патрон, чтобы меня не загрызли медведи. Бритый, очкастый Джим представлял собой тот счастливый случай 50-летнего мужчины, у которого все еще впереди. Он закрутил меня в танце гостеприимства, но был столь ненавязчивым, что я его советы сразу принял – и не жалел. Он уже тащил мой чемодан к двери, обещая жилище получше, четырехкомнатную квартиру за смехотворную плату, по дороге высказывая свое кредо по отношению к русским: мир, дружба, секс!
– Почему секс?
– Только ни слова моей жене Берни – она эскимоска и очень ревнует!.. Мы в Америке совсем потеряли представление о женственности. А как я первый раз приехал на Чукотку, нас встретили на аэродроме, повели обедать: Боже! у женщин накрашены губы, легкие платья, туфли на каблуках. Каждую сразу захотелось пригласить на танец – и русскую, и эскимоску, и чукчу! У вас все женщины – красавицы, даже если они не очень красивые! А протокол! Вы – страна протокола! Я чувствовал себя у вас греком, попавшим в Римскую империю, где все носят тоги!
– У Джима есть своя производственная сказка – исполинский туннель через Берингов пролив! – сказала Берни, готовя фирменный салат из листиков с тюленьим жиром. – Чистый бред!
– А луна-кастрюлька – не бред? – вставил Джим.
– Русский меня поймет! – с надеждой кивнула она на меня. – Так вот, слушайте дальше. Братья выросли и ушли с толстыми копьями в тундру. Видят: много женщин и мужчина в красной кухлянке ловят рыбу в белую ночь. Старший брат говорит:
– Пойдем, убьем мужчину и женщин возьмем себе.
– Политически некорректно! – закричал Джим.
– Старший взял лук и стал стрелять, – продолжала Берни. – Мужчина подпрыгивал, и стрелы не попадали в него. Братья испугались и побежали. Мужчина в красной кухлянке поймал их:
– Зачем убегаете? Пошли ко мне.
Дома он спросил старшего, есть ли у него жена, и предложил поменяться женами.
– Интересное предложение, – заметил Джим.
Я вдруг почувствовал подспудную силу этой истории. Я уже понимал: это – не сказка, а тот архетип эскимосской жизни, которому Берни верна под боком американского мужа.
– Угощайтесь. – Она положила мне салат и темно-красный кусок вяленого тюленя.
Я попробовал тюленя – ну, так себе. Подцепил вилкой эскимосские «овощи» и отправил в рот.
Боже, что со мной стало! Я оглох, ослеп, задохнулся. Тюлений жир связал язык. Я не мог не выплюнуть, не проглотить. Я проклинал свое любопытство. Слезы текли из глаз. Я не был готов для эскимосской жизни.
В 1989 году был подписан договор о безвизовом режиме для эскимосов двух стран. В Номе подготовились к туристам, открыли курсы русского языка, местные магазины стали принимать рубли. Но после прилива чувств наступило охлаждение. Если в начале 90-х годов 40 самолетов аляскинской компании Bering Air летали каждый месяц на Чукотку, теперь летает один. Почему?