Лягушку выслушали в ГПУ.
А.Белый
Меня выслушали вплоть до деталей, до вопроса о трудностях с жилищным вопросом…
Ученые мира
Стилист!
А.Белый
…который теперь стоит в зависимости от судьбы Клавдии Николаевны; когда шел на разговор — волновался: позволят ли мне говорить в тех гранях, в каких я хотел; и впечатление от разговора — самое приятное; отнеслись внимательно к моим словам и моей бумаге; что из этого последует, не знаю; но я — доволен.
Федор Гладков
Я очень хотел бы, чтобы Вы написали статью о моей книге, но, дорогой Борис Николаевич, будьте откровенны: если Вам противно, прямо откажитесь — бросьте. Уверяю Вас, я не обижусь, не вознегодую, хотя и будет мне больно.
А.Белый
Дорогой Федор Васильевич! Милый друг! Вы позволите Вас так называть? Мне стыдно слышать от Вас, прошедшего такую большую жизнь, оправдание моей личности…
Федор Гладков
Абхазия. Новый Афон. Дом отдыха АбЦИКа. Гуляем мы здесь с Малышкиным — днем, вечерами (небо черное, страшное, в ярких звездах) — и рассуждаем о многих вещах. Сегодня, например, говорили о природе и машинах, и между ними человек. Машины, чем они ни сложнее, тем больше очеловечены — это торжество человеческой математики мысли. В каждой машине — воплощение психики и великолепнейший кристалл художественного воображения.
А.Белый
Что сказать о Коктебеле? Дни текут монотонно; наш дом отдыха переполнен главным образом служащими Ленгиза, «Гихла» (ленинградского), «Дома книги», публика — тихая, мирная; в общем, очень симпатично. Из писательских братии, кроме меня, Мандельштама с женой да Мариенгофа — никого; оба мне далеки, но с Мариенгофом относительно легко: он умеет быть любезно-далеким и легким. А вот с Мандельштамами — трудно.
Ученые мира
Его поэзия, в общем, не обладает эмоциональной вовлеченностью, его философские мысли заимствованы у других, сюжеты романов не представляются поразительно оригинальными; тем не менее он продолжает очаровывать нас своим могучим словесным творчеством. Разнообразие и сила его словесной пиротехники таковы, что назвать Белого великим стилистом — значит быть несправедливым к масштабу его воображения. Возможно, только Хлебников по-своему в этом приближается к Белому, однако даже чрезвычайно ориентированное на словотворчество движение футуризма оказывается его достаточно бледным наследником.
Федор Гладков
Я очень рад, что вы хорошо устроились. Вам нужно хорошо и сытно отдохнуть, пропитаться солнцем и морем и совсем не работать. Пусть пока все зреет само собою, как злаки летом. Вы приедете после этого обновленным, омоложенным, как Фауст. Не сердитесь на фразистую патетику. Меня и так за это кроют все критики, ратующие за «предельную простоту».
Ученые мира
Ни один русский писатель не производил таких бесстрашных экспериментов над словом, как Андрей Белый. Его повествовательная проза не имеет себе подобных в русской литературе. «Стилистическую революцию» Белого можно считать катастрофической неудачей, но нельзя отрицать ее громадной значимости. Автор «Серебряного голубя» и «Петербурга» не оставил камня на камне от старого «литературного языка»; он «вздернул на дыбы» русскую прозу, перевернул вверх ногами синтаксис, затопил словарь потоком новых, выдуманных им слов.
А.Белый
Мы должны откликнуться на призыв к работе и головой и руками. Что значит откликнуться головой? Это значит провести сквозь детали работы идеологию, на которую указывают вожди. До сих пор трудность усвоения лозунгов зачастую усугубляла банализация лозунгов со стороны лиц, являвшихся средостением между нами, художниками слова, и нашими идеологами. Одно дело — увидеть солнце, другое дело — иметь дело с проекцией солнца на плоскости; в такой банализации и луч света — незаштрихованная плоскость.
Ученые мира
Белый довел почти уже до предела издевательство над русским языком и над русским читателем.
Федор Гладков
Теперь человек воспринимает мир — от природы до электрической лампочки (производство ее очень сложно и красиво) — только в борьбе.
Ученые мира
Отчасти проблема романа после «Котика Летаева» состоит в том, что Белый-художник стал слишком много прислушиваться к Белому-теоретику. Поскольку его теоретические идеи относительно прозы стали формулироваться более отчетливо, они начали оказывать влияние на художественную практику. Вероятно, он все больше и больше писал для иллюстрации своих теорий, а это опасное положение для художника.
А.Белый
Работаю я, как вол; и сразу — во всех направлениях.
Ученые мира
Декарт, Просвещение, французская революция, Дарвин и Ницше — вот несколько пунктов той кривой, увенчанной широко распространенным образом современного человека, отчужденного от любого центра гравитации, который бы превратил его в часть некоего целого… Ассоциация европейского романа, с самого момента его зарождения в «Дон Кихоте», с острым чувством того, что единство между человеком и миром утрачено, делает роман современным жанром par excellence. Эта черта подчеркивает различие между символистской прозой Белого и основной традицией европейского романа.
А.Белый
А вот с Мандельштамами — трудно. Нам почему-то отвели отдельный столик; и 4 раза в день (за чаем, обедом, 5-часовым чаем и ужином) они пускаются в очень умные, нудные, витиеватые разговоры с подмигами, с «что», «вы понимаете», «а», «неправда ли»; а я — «ничего», «не понимаю».
Ученые мира
В натурализме литературный текст является лишь отражением или записью прожитого, которое, в конечном счете, независимо от текста, тогда как в символизме текст можно представить как самое вещество опыта. В случае Белого, «вертикального» символиста, произведение искусства либо соперничает с материальной реальностью, либо заменяет ее, ибо текст, в конечном счете, получает свою авторитарность и онтологический вес из более высокой духовной реальности.
А.Белый
Писатель — это звучит гордо; и — да: я писатель; и в иные минуты я чувствую свой долг высоко держать голову и не допускать, чтобы тебе плевали в лицо.
Ученые мира
Вялый синтаксис Сологуба, его традиционные повествовательные формы и своеобразная смесь болезненности, чувственности и идеализма — все это совершенно отлично от того, что мы находим в творчестве Белого.
Федор Гладков
Чувствую, что общее у нас есть — это внутренний пламень, полеты к идеалу, возмущения и восторги… Но разница: какой я дикий, неотесанный, невежественный человек! Голова кружится, когда обжигаешься Вашим умом и знаниями.
Ученые мира
Общее название трилогии «Восток или Запад», если бы она была написана, ввело бы читателя в несомненное недоумение, поскольку такое название предполагает существование того или иного выбора. «Ни Восток, ни Запад» — такое название кажется нам более приемлемым. Белый сохраняет двойственно негативную позицию в «Петербурге», где он сосредоточивается на образе призрачной западноподобной столицы России. Величие «Петербурга» — в уникальности воплощенного в нем мира и оригинальности средств, использованных для представления этого мира читателю. Произведение насыщено многочисленными и очевидными откликами из классической русской литературы, включая произведения Пушкина, Гоголя, Толстого и Достоевского, и все эти произведения Белый преображает, смешивая со своими собственными темами, в словесную амальгаму, которая уникальна в русской и европейской словесности.