– А на самом деле?
– На самом деле из обоих кранов едва капает.
– Так духовно обделены?
– Для здорового духа – чем меньше, тем лучше.
– Они здоровые?
– Почему это они здоровые?
– А какие?
– Да никакие. Обычная Средняя Европа.
Давний портрет Бориса Гребенщикова
Если культура теряет голову, то это еще не значит, что мы теряем культуру.
Впрочем, культура уже не сакральное слово. Я обещаю, что будет немало обиженных. От 10 до 30 процентов – наебанных. Учителя дешевеют на глазах.
В тулупах, с шапками набекрень, они стоят с недоуменными лицами поодаль. Поражает, однако, не их невостребованность, а их физическое разорение. Они учительствуют в распаде и в полном распаде. Один – пьяный, другой – дурак, третий – с пустыми глазницами, четвертый – перхотный, пятый – мошенник, шестой – во френче, седьмой – карлик, восьмой – баба-яга с расстегнутой ширинкой, де вятый – неврастеник, десятый – тонкий мудак и аграрий, одиннадцатый – за генерала Власова, двенадцатый – резко против.
Апостолы не чистят ни зубов, ни ботинок. С зубами у них – дыра. Апостолы не маршируют в модную парикмахерскую, не бреют подмышек, не моют рук после жидкого испражнения, не стригут ногти на ногах, но зато обкусывают их на руках. Косые, кривобокие, горбатые, перекуренные, похмельные, нестильные, гаймаритные, зажатые, психастенические, импотентные, боящиеся минета, не умеющие спросить, где здесь туалет, где – притон с блядьми.
Квадратные колеса гуманизма, оценщики, судьи, запретители, паникеры, всю жизнь обещавшие взяться за руки, но так и не взявшиеся, хотя и сбившиеся в кучку, многословные, витийствующие, болтливые, религиозно одномерные, одноглазые, черно-белые, головные, никогда не пробовавшие даже травки, незатейливые шутники с театральными жестами. Книжники, плохо умеющие читать, не умеющие радоваться, во всем видящие происки разных разведок, плохо танцующие, всю жизнь вспоминающие свое убогое детство, первую встречу с морем, политически воспаленные, старосветские бабники с усталой печенью, суетливые, понурые, не выходящие за горизонт, ворчливые, с тухлой энергией, не умеющие любить тело.
Стихотворение для них – сильнее глубокого массажа.
Париж для них – экзотика.
Лондон – мука левостороннего движения.
Амстердам – сплошная педерастия.
Китай для них – председатель Мао Цзэдун.
Корея – теория и практика чучхе.
Пастернак для них – гениальный автор «Доктора Живаго».
Духовность для них – свет в окошке.
Духовность для них – поп с укропом.
Духовность для них – музей и музей.
Русская история для них – синоним страдания.
Спасение России для них – социальный проект.
Компьютер для них – ухудшенный вариант пишущей машинки.
Мотоцикл – распространитель шума и смерти.
Частный самолет для них – символ роскоши.
Роскошь для них не существует.
RNR для них – пустой звук.
Они спят на неудачных кроватях, с неудачными женами, не умеющими готовить.
Что едят мои апостолы?
Они едят морковные котлеты и фильмы Тарковского.
Иосиф Бродский производит на них впечатление.
Карлос Кастанеда для них отрава.
Окуджава – эпицентр культурной жизни.
Высоцкий – повесть о настоящем человеке, косящем под блатного.
Окуджава – ближе, но Высоцкий – тоже недалеко.
Духовность для них – это развитое чувство коллективной вины.
Духовность для них – принародная боль за народ.
Мои апостолы родились в толстом журнале.
Мои апостолы не любят шаманов.
Мои апостолы – замороженный век Просвещения.
Утроба матери на их языке не называется детородным органом.
Далай-лама для них – народный герой, но не больше.
Синагога для них – спорный вопрос. Синагога в России для них – проблема.
Галлюцинация для моих апостолов – это враг культуры.
Глоссолалия для них – бессмысленные выкрикивания.
Мужчины для них лучше женщин настолько, насколько кино лучше комикса. Впрочем, это разглашение тайны, потому что они уже припасли к 8 Марта цветы и конфеты. И батончик шоколада для дочки хозяйки.
Транс – нарушение нормы.
Норма – моральная категория.
Ганг – грязная речка с крокодилами.
Пустотность – для них пустота.
Нирвана – чесотка.
Китч есть китч. Секс – помойка. Фрейд – шарлатан. А розы – слезы.
Пошлость – измена жизни.
Масскультура – измена жизни.
Успех – срамное слово.
Высоцкий правильно кричит, потому что он возмущается. Слово сволочь не произносится ласковым голосом.
Вертинский – под подозрением, скорее всего, он не «наш».
Мат – это не разговор между мужчиной и женщиной.
Не знаю – это не ответ.
Вермеер – жанровая живопись.
Королевский Версаль – снобизм.
Иностранных языков мы не знаем по определению.
Девушка – наш боевой товарищ, с которым не может быть общего языка.
Харрисон – это кто и зачем?
Хендрикс – это что, наркоман?
И вообще.
Мы не нюхаем.
Му-му и Герасим.
Борис Гребенщиков – всадник без головы.
В холостяцком углу хранится всякая всячина. Здесь и мелочь младенчества: синяки, бабушки, сиденье на горшке, здесь и раздумья о генах, корнях, поллюциях; здесь – образ незнакомки, мелькнувшей за окном автобуса, с большой грудью, карьерные фантазмы, любовь к русскому балету, к запаху бензина. В любом мужчине есть холостяцкий угол.
Доступ туда – по большой дружбе, по пьяни или случайности (попутчики в поезде). Бывает, в краткую пору страстной любви, но потом – занавешивается.
Мужчины молчат о своих тайнах, делая вид, что их нет. Мнительные, они стесняются своих страхов. Они втихомолку боятся смерти, только видно, как ходит кадык. Они вообще куда более стеснительны, чем женщины, которые угощают друг друга тайнами, как пастилой и печеньем. Женщины играют со своей стеснительностью в прятки, но стоит мужчине выйти за дверь, как они с облегчением выпускают газы. Мужчины по своей природе заики, которые с трудом учатся говорить. Менее цельный, чем женщина, мужчина складывается из кусков и квадратиков.