Я нажал кнопку домофона, и Джина открыла мне дверь подъезда. Музыка гремела над головой. Внутри большого белого дома все свидетельствовало о том, что это место, где квартиры снимаются, а не находятся в частной собственности. На потертом ковре, как груды осенних листьев, громоздились стопки конвертов и прочей корреспонденции, адресованной бывшим жильцам. Снимать тут квартиру было недешево, наверное, не меньше двух тысяч фунтов в месяц, но помещение не выглядело по-домашнему уютным. Все владельцы квартир имели жилье еще где-то.
Я поднялся по лестнице и прошел мимо двери на третьем этаже, где проходила вечеринка. Слышались крики, звон бокалов и смех гостей. Музыка, которую они заводили, звучала как беспрерывный вой сирены.
«Стареешь, Гарри».
Джина отворила, кутаясь в халат, похожий на кимоно, на несколько размеров больше, чем нужно. А может, это такой стиль? Ее лицо было бледным и заплаканным. Под халатом виднелась пижама. И я подумал, что Сид несправедливо отнеслась к ней, когда решила, что Джина должна идти в пижаме выяснять отношения с шумными соседями.
— Пойду поговорю с ними, ладно?
— Спасибо тебе, Гарри.
— Как Пэт?
— С ним все в порядке. Последний раз, когда я к нему заходила, он уже спал. Правда, я не знаю, как ему удалось заснуть.
Я спустился вниз на один этаж, чувствуя сильное сердцебиение. Постучал в дверь. Никакого ответа. Я постучал громче. Наконец дверь открыл неуклюжий белокожий паренек с ретро-стрижкой под «Битлз». Наверное, студенты. Ножом вряд ли пырнут, в Белсайз-Парк таких нет. Тут ведь не бандитский район.
— Вы должны были доставить четыре пиццы «Американ-хот», две с чесноком и одну «Каприччиоза», — проговорил неуклюжий парень. — А еще «Везувио» с добавкой пепперони. Мы также заказывали салат из капусты, чесночный хлеб и всякое такое.
— Вообще-то я не развожу пиццу на заказ. Я сосед сверху. Ваша музыка не дает заснуть моему сыну и моей… жене.
За его костлявым плечом виднелась толпа молодых людей. Они смеялись и танцевали так, будто пытались настроиться на съемки в рекламе водки. Рядом с пареньком появился толстый коротышка:
— У него есть бельгийское шоколадное мороженое?
Я почувствовал сладковатый запах гашиша. Может ли это повлиять на моего сына, который спит наверху? Как насчет пассивного воздействия наркотика?
— Он не от «Мистера Милано», — фыркнул неуклюжий парень. — Он сосед сверху.
— Сверху? — переспросил толстяк.
— Хочет, чтобы мы приглушили звук.
— Мы что, беспокоим его?
— Наверное.
И они расхохотались. Я ожидал личных угроз, всего, чего угодно, но только не насмешек над собой.
— Нет проблем, приятель, — прохихикал толстяк. — Мы будем тихими, как крысы.
— Вы нас не услышите. Что там крысы делают? Пищат, — проговорил неуклюжий.
Они обнялись и захохотали.
— Благодарю, — ответил я. — Мой сын, ему семь лет, он…
— Без вопросов, приятель.
Они захлопнули дверь перед моим носом. И пока я поднимался в квартиру Джины, музыка чудесным образом стала тише, во всяком случае, уже не била по голове.
— Молодец, Гарри.
В ответ я улыбнулся, как бы говоря, что ничего такого я не сделал.
И тут вдруг музыка буквально взревела.
— Вот ведь мерзавцы! — воскликнул я, направляясь к двери.
— Не уходи.
Я взглянул на нее. Она плотнее запахнулась в свое кимоно, как будто хотела спрятаться в нем.
— Джина, ты ведь позвала меня не только из-за этих идиотов внизу?
— Да.
Я обнял ее за плечи, и мы прошли в ее квартиру. Это была дорогая квартира, но, совершенно очевидно, съемная. Тяжелая, старинная английская мебель, кроваво-красный кожаный диван, гравюры Густава Климта на стенах — все это было выбрано не Джиной, которая предпочитала современный, легкий стиль, что-нибудь японское. А эта квартира выглядела так, будто ее оформляла сама королева Виктория.
Мы сели на кроваво-красный диван.
— Что-нибудь с твоим отцом? — Я ведь не стал спрашивать у нее по телефону, что с ним такое. Поскольку мой отец умер, я, как настоящий фаталист, считал, что любой пожилой человек, заболев, уже не выздоравливает.
— С отцом все в порядке. — Она впервые улыбнулась, вытерев нос тыльной стороной ладони. — Он глупый старик, который вывихнул бедро, решив заняться сноубордингом.
— Сноубордингом? Я догадывался, что с ним что-то не в порядке.
— Только то, что было не в порядке всю его жизнь. Он все никак не повзрослеет.
Свои туфли я снял в прихожей. Даже в съемной квартире мне не нужно было напоминать о том, что Джина предпочитает, чтобы туфли снимались у входа, по-японски. Теперь я ступнями чувствовал, как вибрирует пол.
— Пойду и поговорю с этими кретинами.
— Не надо, Гарри.
— Не волнуйся, они меня не тронут. Они — детки из приличных семей, состоятельных и уважаемых.
— Значит, они не такие, как мы.
— Совсем не такие.
Я посмотрел на нее. Несмотря на усталость и слезы, несмотря на прошедшие годы, у нее была все та же сияющая красота, как и тогда, когда я впервые увидел ее. Но с Джиной что-то случилось. Что-то ужасное.
— Пойди посмотри, как там Пэт, ладно? А я заварю нам с тобой чаю. Жасминовый подойдет? Это все, что у меня есть.
— Жасминовый подойдет.
Джина пошла в маленькую кухню, а я заглянул в комнату, где увидел знакомую фигурку с растрепанными волосами.
Мой сын, семи лет, спящий в одной из двух спален в съемной квартире в Белсайз-Парк. А я живу в нескольких километрах отсюда с другой женщиной и ее ребенком. И как всегда, на меня нахлынуло всепоглощающее чувство любви к моему сыну. От громкой музыки снизу дрожали стекла, а ему, казалось, было все равно. Я натянул на него одеяло с изображениями героев «Звездных войн» и тихо вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.
Джина поставила две чашки с бледно-зеленым чаем на журнальный столик.
— Спит, — сообщил я.
— Он может спать под любой грохот. Ты бы видел его в самолете. Всю дорогу над Атлантическим океаном мы были в зоне турбулентности, а ему хоть бы что.
— В чем дело, Джина, что все-таки случилось?
— Это Ричард. Я ушла от него.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы осознать услышанное.
— Ты ушла от Ричарда? Значит, этот приезд в Лондон…
— Навсегда. Мы не вернемся.
— Когда ты говорила, что едешь на несколько недель…
— Так я планировала сначала. Но нет никакого смысла возвращаться. Черт побери, Гарри, моя жизнь так запуталась. Что я делаю в этой дурацкой квартире с тупицами-студентами и их жуткой музыкой? Пожалуй, кончится все тем, что я окажусь в передаче Джерри Спрингера.