— Конечно, — ответил я.
Предоставив ей самой разобраться с ужином, я сел за кухонный стол и начал набрасывать поправки к режиссерскому сценарию на следующую неделю.
Пэт приплелся посмотреть на нее, оставив магнитофон в гостиной включенным на полную громкость, и я отправил его обратно — выключить. Вернувшись, он стал дергать меня за рукав.
— Знаешь что? — спросил он.
— Дай папе поработать, милый.
— Но ты знаешь, что делает Хайди?
— И пусть Хайди тоже занимается своим делом. Оставь ее в покое, милый.
Нарочито тяжело вздохнув, он уселся за кухонный стол и стал вертеть в руках своих пластмассовых человечков.
Хайди гремела посудой у плиты, но я не смотрел на нее до тех пор, пока не услышал шум закипающей воды. Это было странно. Зачем она кипятила воду, ведь суп надо было вылить из банки в кастрюлю и просто разогреть.
— Хайди…
— Скоро быть готов.
Оказывается, она положила консервную банку в кипяток.
Хайди неуверенно улыбнулась мне, и в следующую секунду банка взорвалась, выплюнув все свое красное содержимое в потолок и стены, не забыв при этом разукрасить лица всем нам.
Утершись, я увидел, что Хайди вся в красной жиже, а из этой сочащейся слизи выглядывают удивленные, потрясенные глаза. Она была похожа на Сисси Спейсек в сцене школьного бала из фильма ужасов «Кэрри».
Потом она разрыдалась.
— Знаешь что? — сказал Пэт, хлопая глазами под кровавой маской. — Она тоже не умеет готовить.
Так что Хайди отправилась на Крауч-Энд, в другую семью.
А я позвонил Салли.
Тетушка Этель стояла на коленях в своем палисаднике и сажала цветочные луковицы.
Тетушка Этель на самом деле не была моей тетей, но я называл ее так с тех самых пор, как мы переехали сюда и стали ее соседями. Мне тогда было пять лет, и эту привычку оказалось трудно сломать.
Тетушка Этель выпрямилась и, прищурившись, смотрела, как Сид, Пегги, Пэт и я вылезаем из старого «Фольксвагена» Сид, и на секунду я снова почувствовал себя маленьким мальчиком, который просил у тетушки Этель разрешения забрать случайно залетевший на ее участок мяч.
— Гарри? Это ты, Гарри?
— Здравствуйте, тетушка Этель, — сказал я. — Что вы сажаете?
— Тюльпаны, нарциссы, гиацинты. А это твой Пэт? С ума сойти! Как он вырос. Здравствуй, Пэт!
Пэт нерешительно поприветствовал ее поднятием светового меча. Нам никак не удавалось уговорить его обращаться к тетушке Этель по имени, он и теперь явно не собирался этого делать. Тетушка Этель переключилась на Пегги, и по ее немолодому лицу пробежала тень замешательства.
— А эта малышка…
— Это моя дочка, — пришла ей на помощь Сид. — Здравствуйте, тетушка Этель. Я Сид, подруга Гарри.
— Совсем как Сид Джеймс?
— Скорее, как Сид Шарисс.
Глаза тети Этель сверкнули сквозь стекла очков.
— Танцовщица, — понимающе кивнула она. — С Фредом Астером в «Шелковых чулках». Красивые ноги. — Тетушка Этель смерила взглядом Сид. — Как и у вас.
— Мне нравится твоя тетушка Этель, — шепнула Сид, взяв меня за руку, и мы пошли к дому. Вдруг она сжала мою руку сильнее. — О боже… Кажется, это твоя мать.
Мама стояла у двери, радостно улыбаясь, и Пэт побежал к ней.
— С днем рождения! — воскликнула она, сгребая его в охапку. — Пять лет! Какой большой мальчик! Ой!
По-прежнему обнимая его, свободной рукой она оттолкнула от себя оружие джедаев.
— Ох уж этот светящийся меч! — засмеялась она, глядя на Пегги. Мама всегда почему-то называла его не «световым», а «светящимся». Потом она повернулась к девочке. — А ты, должно быть, Пегги. У тебя нет такого светящегося меча, да?
— Нет, мне не очень нравятся «Звездные войны». Я играю в них только потому, что Пэту это нравится.
— Это игра для мальчиков, правда? — Мама придерживалась традиционных стереотипов.
Пегги вслед за Пэтом вошла в дом, а мама улыбнулась Сид, которая пряталась за мной, все так же уцепившись за мою руку. Я никогда раньше не видел, чтобы она так робела. Мама обняла ее и поцеловала в щеку.
— А вы, должно быть, Сид. Заходите, дорогуша, и чувствуйте себя как дома.
— Спасибо, — сказала Сид.
Она зашла в дом, где я вырос, а мама у нее за спиной улыбнулась мне, многозначительно приподняв брови. Сейчас она стала необыкновенно похожа на удивленную дамочку со старинных фотографий-открыток, рекламирующих отдых на море.
Прошло уже порядочно времени с тех пор, как я приводил в дом девушек, но я помнил, что означает этот мамин взгляд.
Он означал, что Сид, с точки зрения мамы, просто «очаровашка».
А в садике за домом было устроено то, что мама называла «пир на весь мир».
Кухонный стол был выставлен наружу и накрыт ситцевой скатертью, испещренной изображениями воздушных шариков, хлопающих бутылок шампанского и смеющихся кроликов.
На столе громоздились вазы и салатницы с чипсами и кукурузными шариками всех сортов, орешками, ярко-оранжевыми сырными палочками, тарелки с сэндвичами (причем с хлеба были предварительно срезаны корочки), подносы с пирожками и шесть бумажных тарелок с желе и консервированными фруктами. В центре этого праздничного стола красовался именинный торт в форме шлема Дарта Вейдера с пятью свечками.
Когда мы все расселись вокруг стола и несколько раз спели «С днем рождения, Пэт», папа передал по кругу поднос с пирожками, взглянув на меня проницательным взглядом.
— Ручаюсь, что вам пришлось сильно постараться, чтобы залезть в эту маленькую спортивную машинку, — высказал он свое предположение.
Из гостиной доносилась музыка из его любимого альбома. Фрэнк Синатра исполнял песню «Все пройдет» Кола Портера.
— Мы приехали не на «Эм-Джи-Эф», папа, — пояснил я. — А на машине Сид.
— Они совершенно непрактичны, эти спортивные автомобили, — продолжил он, не обращая внимания на мои слова. — Детей некуда сажать, правда? Об этом нужно думать перед тем, как покупаешь машину. Нужно было это учесть.
— А у моего папы мотоцикл, — сообщила ему Пегги.
Отец уставился на нее, жуя пирожок и не находя слов. У ее папы? Мотоцикл?
— Замечательно, милая, — сказала мама.
— И тайская девушка.
— Чудесно!
— Ее зовут Мем.
— Какое красивое имя!
— Мем — танцовщица.
— Вот как!
Мы все молча следили за ней, ожидая, что еще она скажет, а Пегги взяла с блюда сэндвич, сняла верхний кусочек хлеба и внимательно изучила содержимое. Новых откровений не последовало. Пегги закрыла сэндвич и отправила его себе в рот.