В музыкальном отношении Гленну так ничего толком и не удалось. Была одна группа со скромным контрактом на запись и один хитовый сингл. Возможно, вы заметили его, когда он играл на бас-гитаре в передаче «Лучшие из лучших».
В молодости он был очень красив (Гленн, а не Тед Хит): фигура как у Роберта Планта, белокурые волосы викинга и привлекательный оголенный торс. Но у меня всегда было ощущение, что настоящее призвание Гленна — создавать семьи и тут же разбивать их вдребезги.
Мать Джины была всего лишь первой в длинном ряду покинутых им жен. Они были разбросаны по всей стране: женщины, подобные ее матери, которую в шестидесятые и семидесятые годы считали такой красавицей, что ее улыбающееся лицо порой появлялось в глянцевых журналах, и дети, подобные Джине, выросшие без отца в те времена, когда это еще считалось трагедией.
возбуждение живого телевидения, подстраховываясь записью. Гнусная ложь, фальшивка!
Но «Шоу Марти Манна» не было фальшивкой. Если вы смотрите на парня с презервативом на голове, то можете быть уверены, что презерватив надувают именно в этот момент.
— Борцы за экологию считают, — продолжала Сибхан, — что единственное место в средствах массовой информации, где ист цензуры, — это прямой эфир на телевидении. Можно задать один вопрос?
— Валяй.
— Это твоя «Эм-Джи-Эф» на стоянке? Такая красная.
«Ну вот, начинается, — подумал я. — Сейчас она прочтет лекцию о том, как машины портят воздух и пробивают дырки в озоновом слое». Порой современная молодежь приводит меня в отчаяние. Они, кажется, ни о чем больше не думают, кроме как о будущем планеты.
— Да, моя, — насторожился я.
Классная машина.
* * *
Когда я вернулся домой, они уже спали. Я почистил зубы и разделся в темноте, слушая, как моя жена ровно и тихо дышит во сне.
Этот звук всегда пробуждал во мне невыразимую нежность. Только во сне Джина казалась уязвимой, и я мог обманывать себя, что она нуждается в моей защите. Она встрепенулась, когда я забрался в кровать и обнял ее.
— Хорошее сегодня было шоу, — пробормотала она.
Она была теплой и сонной, и я любил ее такой. Она лежала ко мне спиной — она всегда так спала — и теперь вздохнула, когда я прижался к ней, поцеловал в шею и провел рукой по ее длиннющей ноге. Именно эти ноги шокировали меня, когда я впервые увидел ее. Впрочем, они и до сих пор действовали на меня так же.
— Джина… Моя Джина.
— Гарри, — тихо отозвалась она, — ты ведь не хочешь, правда? — Она нежно потрепала меня рукой. — Хотя, возможно, и хочешь.
— Ты такая чудесная…
— А ты все еще довольно резвый, — рассмеялась она, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня своими все еще полузакрытыми сонными глазами. — Я имею в виду для мужчины твоего-то возраста.
Джина села на кровати, стянула через голову футболку и швырнула ее на пол. Потом провела рукой по волосам и улыбнулась мне. Ее прекрасное стройное тело освещал свет фонаря, просачивавшийся сквозь шторы. В нашей комнате никогда не было по-настоящему темно.
— Ты все еще меня хочешь? — спросила она. — Даже спустя столько лет?
Я, наверное, кивнул. Наши губы вот-вот должны были встретиться, но в этот момент заплакал Пэт. Мы переглянулись. Джина улыбнулась. Я — нет.
Гленн вторгался в их жизнь, а затем исчезал, то забывая поздравить с днем рождения или Рождеством, то неожиданно появляясь с огромным никчемным подарком. Хотя теперь он стал продавцом средних лет, жил на окраине и ежедневно проводил несколько часов в общественном транспорте, ему до сих пор нравилось думать, что он крутой, как Джим-черт-бы-его-побрал-Моррисон, и те правила, которые действуют в отношении остальных людей, к нему почему-то неприменимы.
Но мне не стоит особо жаловаться на старика Гленна, ведь он сыграл роль купидона в наших с Джиной отношениях. Потому что главным моим достоинством она, по-видимому, считала мою семью.
Это была обычная маленькая семья с одним- единственным ребенком, мы жили в одноквартирном доме, отделанном каменной крошкой и соединенном с соседним домом общей стеной. Дом наш находился в Хоум-Кауптис, но мог бы находиться и на любой другой лондонской окраине. Вокруг нас стояли дома и жили люди, однако для того чтобы купить газету, нужно было пройти полмили. Жизнь окружала нас со всех сторон, и все же трудно было избавиться от ощущения, что настоящая жизнь течет где-то в другом месте. Таковы, кстати, все окраины Лондона.
Моя мама смотрела на улицу из-за тюлевых занавесок («Это моя улица», — важно изрекала она всякий раз, когда мы с папой начинали над ней подшучивать.) Мой папа засыпал перед телевизором («Вечно они показывают какую-то дребедень», — постоянно жаловался он.) А я гонял мяч в саду за домом, мечтая о стадионе «Уэмбли» и стараясь случайно не попасть по папиным розам.
Сколько подобных семей у нас в стране? Возможно, миллионы. Но явно меньше, чем раньше. Семьи типа нашей — практически вымирающий вид. Джине казалось, что у нас последняя полноценная семья, этакий кусочек дикой природы, который нужно лелеять и боготворить.
Я, разумеется, не находил в своей семье ничего особенного. Ну что тут такого? Мытье машины, взгляды из-за тюлевой занавески, вечера перед телевизором, каникулы в дешевых гостиницах в Девоне и Корнуолле или в доме на колесах во Фринтоне. Я завидовал экзотической семье Джины: мама — бывшая фотомодель, отец — несостоявшаяся рок-звезда, фотографии в глянцевых журналах, правда, эти снимки уже выцвели от времени.
Но Джина всегда помнила о пропущенных днях рождения, о том, что отец постоянно занят следующими женами и детьми, об обещанных, но так и не состоявшихся каникулах, и о том, что мама ложилась спать одна, старела одна, плакала одна и, в конце концов, умерла одна. Обычная скромная семья казалась Джине настоящим сокровищем.
Когда я впервые привел ее к нам домой на Рождество, моя мама подарила ей ароматное мыло в форме белых медведей, завернутое в прозрачную пленку. Принимая подарок, Джина чуть не задохнулась от восхищения. Вот тогда-то я и понял, что она моя. Она увидела этих белых медведей — и тут же попалась на крючок.
Не стоит недооценивать значения полноценной семьи. В наше время это соответствует приличному состоянию. Это все равно, что, например, иметь от природы глаза Пола Ньюмена или огроменный член. Это настоящий дар судьбы, которым наделены лишь немногие. И противостоять ему невозможно.
Однако полноценные семьи могут воспитать в детях ложное чувство безопасности. Когда я рос, я считал само собой разумеющимся, что любой брак должен быть таким же прочным, как у моих родителей, в том числе и мой собственный. Мои родители создавали видимость того, что это очень просто. На самом же деле это было совсем не так просто, как казалось со стороны.
Джина, вероятно, давно забыла бы о существовании отца, если бы ее мать была жива. Но та умерла от рака груди незадолго до того, как ее дочь вошла в двери нашей радиостанции и в мою жизнь. И вдруг Джина почувствовала, что непременно должна сохранить те жалкие обломки семьи, которые у пес остались.